Бар Реактор готов принять новых постояльцев!
Место общения для гостей сайта

Это история, о двух потерянных душах, нашедших друг друга в аду. История, где выживание стоит дороже жизни, а любовь проявляется не в словах, а в молчаливых жертвах.

Главные герои:

· Гвоздь (Женя): Бывший военный, а ныне — наемник-одиночка. Человек-функция, заключивший свою человечность в броню цинизма и прагматизма. Им движет чувство вины: перед сестрой Леной, пропавшей после Катастрофы; перед дочерью Катей, которую он обеспечивает деньгами, но не может видеть; перед всеми, кого не смог спасти. Его философия проста: в Зоне нет места чувствам, есть только ресурсы, контракты и выживание.
· Ирина (Яроночка): Молодая женщина из приграничного города Овруч. Ее мать ушла в Зону и не вернулась. Ирина, задыхаясь в атмосфере угасания и безнадежности, решает пойти по ее следам. Наивная и упрямая вначале, она проходит через жестокие испытания, становясь сильным и опытным сталкером. В ее сердце живут отчаяние, жажда правды и неистребимая вера в то, что даже в аду можно остаться человеком.

Основные темы и сюжетные арки:

1. Выживание и Человечность. Постоянный конфликт между безжалостной логикой Гвоздя («патрон стоит одной единицы шанса на выживание») и пытающейся пробиться сквозь его броню человечностью, которую олицетворяет Ирина.
2. Искупление. Оба героя ищут прощения и ответов. Гвоздь — пытаясь «отработать» свою вину спасением других. Ирина — пытаясь найти следы матери и понять, ради чего та пожертвовала жизнью.
3. Любовь как жертва. Их чувства друг к другу лишены романтики. Это сложная, болезненная связь. Для Гвоздя любовь — это ответственность, которую он боится на себя взять, ибо любая привязанность в Зоне ведет к боли. Его любовь проявляется в попытках оградить Ирину от опасности, даже ценой ее ненависти. Любовь Ирины — это осознанный выбор разделить с ним его ношу, принять его боль и напомнить ему, что он — человек.
4. Философия Зоны. Зона здесь — не просто место с мутантами и аномалиями. Это зеркало, отражающее всю грязь, боль и одиночество мира. Это состояние души, из которой нет выхода.

Ключевые моменты:

· Исходная точка: Гвоздь, циничный профессионал, берет с собой в Зону неопытную Ирину по расчету, но постепенно начинает видеть в ней не обузу, а личность.
· Испытания: Побег из «киселя», где Ирина спасает Гвоздя, переломный момент в их отношениях. Бой с Монолитом на Больших Лужах, где Гвоздь сталкивается с самой бесчеловечной силой Зоны. Конфликты из-за морали и этики (деньги мертвого наемника).
· Кульминация: Долгие, исповедальные разговоры, где Ирина напрямую требует от Гвоздя взаимности и признания его чувств. Его главное признание: «Ты очень нравишься мне... Слишком. И именно поэтому — никогда». Это высшая точка его борьбы между страхом потерять и невозможностью обладать.
· Не-развязка: История не имеет классического хэппи-энда. Гвоздь не становится другим человеком, а Ирина не отказывается от своих чувств. Они заключают хрупкое перемирие. Он продолжает нести свой крест, но теперь делает это, зная, что за его спиной есть кто-то, кто видит в нем не только функцию. Она находит не мать, а себя — сильную, способную на любовь и принятие чужой боли.

Финал открыт. Они продолжают идти. Два осколка в мире руин, нашедшие друг в друге опору, чтобы не рассыпаться в прах окончательно. Их история — не о спасении мира, а о попытке спасти душу в мире, который давно забыл о душах.

Это история для тех, кто ищет не развлечения, а глубины; кого интересует не действие, а психология; кто верит, что даже в самом безнадежном аду последнее, что умирает — это надежда на человеческую связь.

---------

Территория, где природа, аномалии и мутация слились в неразрывное целое. Здесь можно выжить, заключив сделку с самой Зоной, но цена всегда высока.
Это мир, где старые правила мертвы. Недостаточно просто стрелять и выживать.
Зона больше не просто существует. Она живет. И она смотрит на тех, кто осмелился войти в ее новые, безграничные владения...

Часть 1: Тишина за периметром.

Квартира в спальном районе Киева была не домом, а передышкой. Местом, где пыль оседала на старинную мебель, старые фотографии, а в воздухе висел призрак невозможности постоянного проживания. После похорон родителей дом опустел. Не просто стал пустым от мебели или вещей – он вымер. Воздух застыл, вобрав в себя запах лекарств, горечи и немой укоризны. Лена осталась одна в этой трехкомнатной тишине, где каждый скрип половицы отзывался эхом в душе.
Первые недели она жила, как во сне. Ходила на работу, улыбалась детям, проверяла тетрадки. А возвращалась в эту гробницу. Она оставляла свет в прихожей – как будто для мамы. Ставила на стол два прибора – как будто для папы. А потом садилась напротив пустого стула и тихо плакала, пока чай не остывал.
И ждала. Ждала его. Женю.
Ее любовь к брату была сложной, болезненной тканью, сплетенной из обожания, обиды и тоски. Он был ее героем, ее защитной скалой. Но скала оказалась неприступной и далекой. В самые страшные дни, когда мама угасала на ее руках, она звонила ему, и он отвечал коротко: «Держись, Лен. Я скоро». Но «скоро» никогда не наступало.
Теперь она ждала, что он придет. Что наконец-то сядет с ней за стол, разольет по чашкам чай и скажет: «Расскажи». Расскажи, как это было. Дай мне разделить с тобой эту боль. Но дверь не открывалась.
А когда он все-таки появлялся, это было как налет. Он врывался в ее устоявшуюся рутину тоски, пахнущий чужими городами, с подарками, которые были слишком дорогими, слишком безличными. Он откупался, как от чужой. И она это видела.
«Жень, посиди, пожалуйста», – тихо говорила она, когда он, уже надевая куртку, смотрел на часы. «Не могу,Лен. Дела», – он избегал ее взгляда. «Какие дела?!»– хотелось закричать ей. – «У мамы с папой больше нет дел! У меня нет дел! Только эта пустота!»
Но она молчала. Боялась спугнуть эти редкие минуты его присутствия. Она пыталась ловить его внимание, как бабочку – готовила его любимые блюда, которые он ел на ходу, рассказывала забавные истории из школы, на которые он откликался коротким «ага». Она искала в его глазах хоть каплю той братской близости, что была раньше. Взаимности. Подтверждения, что они все еще семья. Что он не просто исполняет долг, а видит в ней сестру, а не очередную обузу.
Но в его глазах она видела только вину. Глухую, непробиваемую, как броня. Он смотрел на нее, и видел не ее, а свое опоздание. Свое отсутствие в самый нужный момент. И эта его вина возвела между ними стену выше любой физической преграды.
Однажды вечером, после его очередного пятиминутного визита, она сидела на кухне и смотрела на нетронутый пирог. И поняла страшную вещь: она ждет не его. Она ждет призрака. Призрака их прежней семьи, призрака того брата, который мог обнять ее и разделить с ней горе. А тот, кто приходил теперь, был лишь тенью, несущей на себе груз чужих войн и своих провалов.
Ее любовь к нему от этого не умерла. Она стала тихой, безнадежной и безумно одинокой. Она любила его теперь как больную, неизлечимую часть самой себя. Как шрам на сердце...
Евгений стоял у окна, глядя на огни города, который стал ему чужим. Чужим потому что, его ни что не держало. Жить и работать за копейки он не хотел. Он хотел все и сразу. Он был похож на свой позывной – Гвоздь с виду не выделялся телосложением, но был способный пробить любую преграду. Короткие волосы с проседью, лицо чисто выбритое , с резкими чертами лица, обветренная кожа говорила о постоянном нахождении на свежем воздухе. Широкий лоб с чуть заметной складкой около брови, серые глаза с изучающим взглядом из изогнутых бровей, волевым подбородком.
Завтра предстоял путь в Зону. Он не испытывал ни страха, ни азарта, лишь холодную, привычную тяжесть, как перед очередной сменой на вредном производстве. Производстве, где продуктом была смерть, а сырьем – чужие тайны. Он провел пальцем по пыльной полке, где стояла книжка сказок его дочери. Той, что он не видел уже пять лет. Той, ради которой он и шел на это снова и снова. Деньги в банке, был его единственной молитвой и единственным искуплением.
Он начал говорить вслух, в абсолютную тишину пустой квартиры. Шепотом, полным хрипоты и ненависти.
<<И единственное, что ты умеешь – это вгрызаться в дерево, пока не сломаешься».
Перед глазами встало лицо Лены. Не то, взрослое, с усталыми глазами, а детское, с ямочками, полное веры в то, что ее брат – герой. «Я берег тебя, – мысленно кричал он призраку. – А сгноил тебя в этой тоске! Лучше бы я был рядом, когда мама умирала! Лучше бы я был обычным братом, который приходит на выходные с дурацкими подарками!»
Лицо дочери. Катя. Ее улыбка на старой, потрепанной фотографии, лежавшей в ящике. Он посылал деньги. Откупался. Как от чужой. «Ты боишься принести ей этот запах, этот ужас? Какой ужас может быть страшнее, чем отец-призрак? Ты построил ей золотую клетку за колючей проволокой своих денег и назвал это заботой. Ты – трус. Самый настоящий трус».
Он резко выпрямился и отошел от стола, будто его жгло. Его дыхание стало прерывистым.
Он с силой сжал край стола, костяшки пальцев побелели. Гнев был на себя. Отчаянный и бессильный. По другому он не умел жить.
Открыв письменный стол он взял сверток в сером пакете и вышел ...
Он пришел к сестре поздно вечером. Он не звонил. Просто появился на пороге ее квартиры, как призрак, в заношенном камуфляже. От него пахло пылью, потом и металлом.
Лена открыла дверь и несколько секунд молча смотрела на него, словно не веря. В ее глазах мелькнула радость, тут же погашенная страхом. Она уже знала. «Женя»,– выдохнула она, отступая, чтобы впустить его.
Он вошел, и его массивная фигура внесла с собой напряжение, будто в уютную комнату ворвался запах гари. Он стоял посреди гостиной, не зная, куда деться, как не на своем месте экспонат в музее чужой жизни. «Чай?»– предложила она, и голос ее дрогнул. Он молча кивнул.
Она хлопотала на кухне, а он сидел за столом и смотрел в окно на огни мирного города, который, может быть, уже через неделю перестанет быть мирным. Он видел их отражение – свое, изможденное и чужое, и ее, испуганное, мелькающее за его спиной.
Она поставила перед ним чашку. Руки ее дрожали. «Надолго?»– тихо спросила она, садясь напротив. «Завтра»,– ответил он, отведя взгляд. – «Это тебе и дочери». Он положил на стол серый большой сверток.- <<Это все , что уменя есть>>.
Наступила пауза. Она смотрела на его руки – крупные, в ссадинах и старых шрамах, лежавшие на столе неподвижно, как инструменты. «Давай жить, как раньше»,– прошептала она. – «У тебя есть дочь Есть я! Я люблю тебя братик!». «Нельзя»,– его голос прозвучал плоско и окончательно. – «Это моя работа».
«Какая еще работа?!» – голос ее сорвался, в нем прорвалась накопленная годами боль. – «У тебя есть дочь! У тебя есть я! Это не чужая страна, Женя! Это наш дом! Ты идешь умирать за чужие идеалы, схемы на карте!»
Он поднял на нее глаза, и впервые за этот вечер его взгляд стал живым – усталым и бездонно печальным. «Именно поэтому я и иду, Ленка. Потому что это наш дом. Потому что здесь Катя. И ты».
Он посмотрел на ее руки, сжатые в бессильные кулаки. «Кто-то должен встать на пороге. Кто-то должен быть тем щитом. Я умею быть щитом. Больше я ничего не умею. Ты не понимаешь!» – его голос сорвался, стал хриплым, чужим. – «Я ВСЕГДА был рядом! Все эти годы! Каждую ночь!»
Он почти кричал, выплескивая наружу яд десятилетий. «Когда тебя травили в школе– я ночью пришел к тому пацану и сломал ему руку. Не спросил, не разбирался. Сломал. Чтобы боялся. Когда тот ублюдок, твой первый муж, поднял на тебя руку – я был в командировке за тысячу километров. Узнал – сорвался с места, примчался. Его нашли в подворотне с развороченной физиономией. Ты думаешь, это случайность?!»
Он тяжело дышал, его пальцы побелели от того, как он сжимал чашку. «Я не приходил, потому что боялся! Боялся, что принесу этот ужас в твой дом! Этот запах крови и пороха! Я видел, как мама смотрела на меня перед смертью… она видела в мне не сына, а убийцу. Я не хотел, чтобы ты так же смотрела!»
Он кашлянул «Я берег тебя, Ленка! Как мог! Лучше бы я тебя бросил, как все остальное? Лучше бы стал мягким, удобным, приходил на воскресные обеды и делал вид, что мир – это санаторий?! ДА Я БЫ УМЕР ЗА ТЕБЯ! Понимаешь? Умер бы, не задумываясь! Лег бы костьми, чтобы у тебя в школе дети смеялись, а на столе пахло пирогами!»
Он выдохнул, и из его груди вырвалось что-то вроде рыдания. «Вся моя жизнь…вся эта грязь, эти чужие смерти… они были ради одного. Чтобы твой мир, твой светлый, глупый, прекрасный мир… существовал. Чтобы ты могла верить в доброту. Потому что если бы ты не верила… тогда зачем все?»
«Ты умеешь быть братом!» – воскликнула она, и по ее лицу потекли слезы. – «Останься. Будь просто братом. Уедем». «Убегать некуда»,– он покачал головой. – «И некому. Найдут>>.
Он допил чай с чабрецом и встал. Его тень снова накрыла ее. «Мне пора».
Она вскочила, схватила его за рукав, как в детстве, когда он уезжал в летний лагерь. «Нет…Женька, пожалуйста…»
Он обернулся и посмотрел на нее. По-настоящему посмотрел. Снял с лица каменную маску, и она увидела в его глазах того самого мальчика, который когда-то носил ее на плечах. Он положил свою большую, шершавую ладонь ей на голову, как делал это всегда, когда она расстраивалась. «Береги себя, сестренка. Для меня береги и Катю… если что…» Он не договорил. Не смог.
Она бросилась ему на шею, рыдая, вжимаясь в его грубый камуфляж. Он обнял ее, крепко-крепко, на мгновение позволив себе эту слабость. Сжал в своих обьятьях хрупкое, нежное тело, пахнущее фиалкой. Потом мягко, но неумолимо освободился.
«Я вернусь сестренка», – сказал он, глядя ей прямо в глаза, сквозь слезы и это была самая жестокая ложь из всех, что он ей говорил.
И вышел. Дверь закрылась с тихим щелчком.
Лена осталась стоять посреди комнаты, в полной тишине, слушая, как его шаги затихают в подъезде. На столе стояла его чашка и серый сверток. А в воздухе висел невысказанный ужас осознания, что она только что видела своего брата в последний раз. И он – тоже это знал.

Часть 2: Дорога в никуда.

Утреннее солнце, бледное и ядовитое, пробивалось сквозь осеннюю мглу. На ржавой стойке с обрывками проводов, возвышаясь над обычными сородичами, сидел ворон. Его красные бусины-глаза равнодушно наблюдали за копошащимися внизу, среди металлических коробок, людьми.
Здесь, на Свалке, среди сьеденых ржавчиной и временем скелетов машин, они чувствовали себя полноправными хозяевами. Когда-то они были просто птицами– умными, хитрыми, но всего лишь птицами. Пока Зона не вдохнула в них нечто иное...
Иная стала и сама зона после последнего выброса.
Чахлый, радиоактивный березняк, вплотную подступил к ржавым скелетам грузовиков.
В этой новой Зоне тишина никогда не означала покой. Она была предвестником чего-то иного. Пси-буря, пронесшаяся над Зоной два года назад, не просто выкосила остатки старого братства сталкеров. Она все перекроила. Карты, которые когда-то рисовали по памяти, превратились в макулатуру. Аномалии поползли, как плесень по старому хлебу, породив новые, невиданные ловушки. «Музыкальные стулья» — так называли теперь зыбучие пятна гравитации, что беззвучно возникали под ногами и швыряли все, что в них попадало, в небо. А «Стекляшки» — участки выжженной, прозрачной, как стекло, земли, после прохода, по которым у людей начинала течь из ушей черная и густая слизь.
Исчезли легенды. Стрелок, Призрак, Меченый — их имена стали сказками, которые новые обитатели Зоны рассказывали у костров, не веря, что такие вообще существовали. Сгинул и старый торгаш Сидорович; его бункер на Кордоне был найден пустым, с начисто обглоданными костями и причудливо оплавленным стволом обреза << Дрозд>> на столе.
Зона не терпит пустоты. На смену им пришли другие поселенцы и другие группировки.
Варяг был из первых. Не сталкер, не охотник за артефактами. Беженец. Когда новый, невиданный ранее выброс поглотил его деревню на самом краю старой тридцатикилометровой зоны, он не побежал прочь. Он пошел вглубь, поняв, что мир снаружи, для него мертв. Он нашел себе подобных — таких же отщепенцев, научившихся жить не вопреки Зоне, а внутри нее. Они не охотились, не воевали. Они строили укрытия в подвалах разрушенных домов, собирали причудливые, но съедобные грибы, научились по шелесту листьев определять приближение «Жарок» — новых термических аномалий. Они были призраками,тихоходными червяками на теле Зоны.
А, тем временем менялись и те, кто пытался эту Зону усмирить. Военные, некогда тупо сидевшие на блокпостах, превратили свои укрепления в форты. Они стали, милитаризованной структурой, которая уже не просто охраняла периметр, а вела разведку вглубь территории, строя новые форпосты и пытаясь понять новые законы Зоны. Они больше не стреляли на поражение во всех подряд. Они изучали, брали в плен, допрашивали. Их интересовала информация. Ходили слухи, что их командование где-то в глубине, на бывшем КП «Ветер», строит что-то. Что-то большое и секретное.
Их главными врагами стали не мутанты, а «Пожиратели». Новая группировка, возникшая из остатков «Греха» и «Монолита». Фанатики, уверенные, что пси-буря была не катастрофой, а Откровением. Они поклонялись Зоне, как живому божеству, а ее аномалии считали проявлением воли. Они охотились за людьми, проводя чудовищные эксперименты, пытаясь «слиться» с Зоной, стать ее частью. Их базы, утыканные частоколами из искореженного металла, были разбросаны по всему Южному Поясу.
Варяг смотрел на восход, окрашивающий ржавые борта «Камазов» в алые тона. Зона жила своей, непонятной им жизнью и она расширялась. Тот самый тихий, почти невидимый лес, в котором он сейчас стоял, пять лет назад был обычным полем за сотню километров отсюда. Теперь это была Зона. Периметр отчуждения, установленный правительством, был безнадежно прорван. Новые карты, которые рисовали военные и поселенцы, показывали, что Зона медленно, на пару километров в год, но неуклонно ползет на запад. Поглощая заброшенные деревни, поля и леса.
Из чащи доносился треск сучьев. Не резкий, а осторожный. Варяг бесшумно снял с плеча старый, но ухоженный «Молот». Он знал — это не мутант. Мутанты в этой части леса не ходили. Их отпугивал запах <<Электр>>. Это могли быть либо разведдозор военных, либо, что хуже, охотничья партия «Пожирателей».
Он прижался спиной к холодному металлу грузовика, чувствуя, как знакомый страх сжимает горло. Страх не перед пулей, или когтями, а перед бездной непознанного, в которой они все теперь жили. В мире, где не осталось ни Стрелка, который мог бы все исправить, ни Сидоровича, у которого можно было купить патроны и надежду. Остались только тихий шелест леса, ползущего на города мира, и одинокий человек с ружьем на руинах старой Свалки...

Глава 1: Призрачный рассвет.

«Запомни, братан: здесь не стреляют в спину мрази. Здесь в спину дышит сама Зона, а задание — лишь повод снова посмотреть ей в глаза.»
База «Рассвет» была не крепостью, а фортом и главным орудием безопасности в середине, на турели, стояла «Шилка». Бетонный забор был затянут колючей проволокой. Техника была укрыта под навесом из толстого брезента от кислотных дождей. Бараки казарм были обшиты металлом грузовых контейнеров. На вышках уставились в Зону темные стволы пулеметов «Корд». Воздух был пропитан запахом солярки, солдатским потом и вечного борща из тушенки, который варили в общей столовой.
Старлей Зорький, мужчина средних лет, стоял по стойке «смирно». Генерал Калаш был сух, поджар; лицо его было уставшим.
Генерал не предложил сесть. Он уперся руками в стол и изучающе посмотрел на старлея. —Готов к заданию? «Так точно,г-н генерал», — выдавил офицер, глядя куда-то в район воротника Калаша.
Калаш провел пальцем по карте, где алым крестом была помечена точка дислокации. «Новая банда.Наши дроны перестают работать в двухстах метрах от базы. Помехи. Не электроника, — что-то другое. В эфире — шепот. Непонятный. Разведгруппа „Велус“ не вернулась. Двое суток молчания».
Он посмотрел на Зорького. «Ты не самый крутой стрелок, Зорький, но ты — самый живучий. Ты чуешь эту… дрянь за версту… Не везение. Это инстинкт».
Зорький молчал. «Задание: проникнуть любыми путями. Стать своим. Узнать, что они роют, скрывают и почему там глохнет техника. Особое внимание — на этот шепот. Запиши его, если сможешь. Вернешься с инфой — лично похлопочу о твоем отпуске. С полным пакетом и на полгода».
Слово «отпуск» прозвучало, как насмешка, но «пакет» — это были деньги. Деньги, которых хватило бы, чтобы вытащить сестру из этого богом забытого поселка на границе Зоны. «Вопросы?»— голос Калаша вновь стал жестким. «Один,г-н генерал. Рванье нужно сталкерское и грязное».
Калаш хмыкнул: «На складе поищи», — и сунул руку в ящик стола, вытащив тяжелый пистолет «Удав» с глушителем. «Вот, для этого. На крайняк. Цель — информация. Ты мне нужен живой и с данными, а не герой. Понятно?» «Понятно»,— Зорький покачал головой. — Мне старый «дробаш» нужен. «Все на складе. Готовься. Выдвигаешься в ноль-ноль-ноль-один. Сам. Тишина в эфире».
Калаш отвернулся к карте; его фигура на мгновение показалась Зорькому невероятно уставшей.
Старлей вышел из штаба. Морось дождя била ему в лицо. Задание было самоубийственным, но Калаш был прав. Зорький был живучим, а еще у него была причина вернуться. Не отпуск. Не деньги. Сестра, которая ждала его в том мире, который медленно, но верно пожирала Зона. Он сделает все, чтобы эти жернова его не перемололи.
Тишина Зоны была обманчивой. Она состояла из стрекота цикад, шелеста сухой травы и отдаленных звуков, от которых леденела душа – звуков, принадлежащих мутантам. Осенний воздух над Свалкой был влажным и холодным, но его колебали волны жара от аномалий. В нос била смесь запахов раскаленного металла, пыли, преющих листьев и едкой химической горечи. Я лежал в траве на ржавой опушке, вживаясь в панораму Кладбища Техники через мощный прицел. Багрово-рыжие кроны деревьев роняли листья на истлевающие остовы машин.
Это и впрямь было кладбище. Горбы сгнивших грузовиков, скелеты БТРов, уродливые каркасы кранов – все это медленно пожирала ржавчина и буйная, но увядающая растительность Зоны. Но среди этого запустения копошилась жизнь. Новая банда. Не местные мародеры, промышляющие сбором халявного хабара. Эти были другими. Качественный камуфляж, бронежилеты, приличное оружие – в основном АК, но я разглядел и пару западных штурмовых винтовок. Дисциплина. Часовые на вышках, патрули. Кому понадобилось разбивать лагерь в этом гиблом месте? Прямо среди «Жарких пятен» и электромагнитных выбросов, сводящих с ума электронику.
Моя задача была проста на словах и невероятно сложна на деле: внедриться, узнать численность, цели и имя главаря. Потом бесшумно исчезнуть. Мысли путались. Станет ли моя легенда пропуском? Выдержу ли я проверку? Я мысленно повторял свою роль: сталкер-одиночка, охотник за артефактами, загнанный в угол, без патронов и совести. Идеальная мишень, для вербовки.
Подготовка заняла остаток дня. Я сменил свою относительно чистую экипировку на рванье, подобранное на заброшенном складе. Натер одежду грязью и мазутом, чтобы пахнуть, как все обитатели Свалки. Мое оружие – старый, но безотказный «Вепрь», весь в царапинах, с облупившейся краской. Патроны я предусмотрительно рассовал по карманам, оставив в рожке лишь несколько – голодранец не таскает полные магазины. Самое главное – маскировка под местного. Запах тела, взгляд исподлобья, разговорная речь. Зона учит не доверять, и эти парни явно были не простаки.
С наступлением сумерек я двинулся в путь. Огибал «Жаркие пятна», кожей ощущая волны нездорового тепла, и прислушивался к противному щелканью «Электры». Дорогу преградила стая слепых псов. Три особи, тощие, злые, с клочьями вылезшей шерсти и запахом гниющей плоти. Схватка была короткой и жестокой. Я сэкономил патроны, заманив их в заросли крапивы, где притаилась «Петля» – гравитационная аномалия. Двух она размазала по земле, с третьим пришлось покончить ножом, почувствовав под клинком хруст кости и горячую кровь на руке. Это было кстати. Вид измотанного, перепачканного кровью сталкера только усилит легенду.
К лагерю я вышел на рассвете, подняв руки и хрипло крича: « Свои! Не стрелять!»

Глава 2: Испытание «Ямой».

Меня скрутили, обыскали и привели к костру, где сидел коренастый мужчина с лицом, изъеденным кислотой. Его кличка была Бур. Старший по лагерю.
— Кто такой? — отрывисто спросил он, его взгляд карих глаз на выкате изучал меня. —Сталкер Зоркий. Шел за артефактами, попал в переделку. Мутанты, аномалии... Патроны на исходе. —Один? — усмехнулся Бур. — Смелый, да глупый. Или врешь? —Не до вранья, — я сгорбился, изображая изнеможение. — Вижу, у вас тут лагерь серьезный. Дайте передохнуть, пару сухарей. Могу отработать. Что угодно.
Бур медленно обошел меня. —«Что угодно»? — он остановился сзади. Я почувствовал холодок между лопаток. — А на разведку не прислали? Может, от «Долга»? Или «Свободовцы»?
Сказать «нет» — значит вызвать подозрение. —С «Долгом» я однажды костер не поделил, — я плюнул. — А «Свобода»... у них свои тараканы. Я сам по себе. Выживаю.
Бур снова вышел передо мной, долго смотрел в глаза. —Ты знаешь, что морда у тебя не сталкерская? — Какая есть. Другой нету.
Зона учит читать людей. Он искал ложь. —Ладно, — буркнул он наконец. — Руки развяжите. Но ствол ему не возвращать. Пока что. Проведи его к яме, пусть с остальными новичками ночует. Завтра посмотрим, на что годится.
«Ямой» бандиты называли угрюмое, сырое углубление на краю кладбища техники, у подножия откоса из спрессованных кузовов. Это был старый дренажный коллектор или фундамент, теперь полузасыпанный щебнем. Сверху его накрывали ржавые листы профнастила, оставляя небольшой лаз, охраняемый двумя бойцами.
Когда меня туда спустили, воздух ударил в нос – густой, пропитанный запахом влажной земли, ржавчины, немытых тел и сладковатым, тошнотворным душком гниющей плоти. Под ногами хлюпала грязь, а со стен, покрытых склизким налетом, сочилась вода. В углу тускло горела самодельная лампа из гильзы, отбрасывая пляшущие тени на сидящих и лежащих людей. Их было человек пять-шесть. Один, с перемотанной грязной тряпкой головой, тихо стонал.
Я пристроился в относительно сухом углу, спиной к холодному бетону, и начал изучать «соседей». Больше всех выделялся худой парень с обритой головой, и татуировками. Он сидел сгорбившись, но в его глазах жили вызов и злость. Рядом с ним жался юнец, почти мальчишка, с трясущимися руками. Остальные были просто сломленными и безвольными.
Прошло несколько часов. Сверху доносились голоса патруля, смех, иногда – отдаленные выстрелы. Яма жила своим ритмом – стонами, хриплым дыханием, кашлем, матами и звуком капель воды.
— Эй, новенький, — сиплый голос принадлежал лысому. Он не повернул головы, но я понял, что это ко мне. — Долго думаешь протянуть? Я пожал плечами. —Пока не знаю. А ты? —Я тут третий день, — он хрипло рассмеялся. — Дольше всех. Остальных... — он мотнул головой в сторону пустого угла, где на земле темнело бурое пятно. — На выброс отправили. Не понравились Черному. —За что взяли? — спросил я, стараясь говорить так же отрывисто. —Шпионил, — парень плюнул в грязь. — Я не шпион, я артефактчик! Искал «Камень-светильник» на ихней помойке. А эти уроды... — он понизил голос до шепота, полного ненависти. — Думают, все им должны доложить. Черный... он больной на голову. Ему кажется, что за ним все охотятся.
Мальчишка рядом всхлипнул. —Меня... меня просто за едой... — он задыхался. — Я из «Скитальцев»... Мы не воевали ни с кем... Просто голодные были... — Заткнись, щенок, — сипло бросил лысый. — Здесь твои сопли никому не нужны. Я посмотрел на юнца. —А тебя как зовут? — В...Витя... — выдохнул он, вытирая лицо грязным рукавом. — Они нас всех убьют, да? Как тех, вчерашних? — Не знаю, — честно ответил я. —Не убьют, — внезапно вступил в разговор третий пленный, до этого молча сидевший в тени. Это был мужчина лет сорока, с умным, но изможденным лицом. — Пока не убьют. Им рабы нужны. Таскать, чистить, рыть. Пока силы есть – жив. Кончились силы... Труп. — он посмотрел на пятно на земле. —А тебя за что? — спросил я его. —За знания, — старик горько усмехнулся. — Я раньше у «Экологов» работал. Знаю кое-что про аномалии. Они думают, я им разметку безопасную сделаю. Только я им ничего не скажу. Лучше смерть, чем помогать этому ублюдку Черному укреплять свое гнездо.
Лысый парень снова хрипло засмеялся. —Герой, выискался. Посмотрим, как ты запоешь, когда тебя к «Жаркому пятну» на веревке подведут.
Разговор затих. Я сидел, впитывая атмосферу безысходности. Это была ценная разведка. Они боялись Черного. Он был параноиком. Он использовал пленных, как рабов. И он был безжалостен. Легенда о голодранце-одиночке, попавшем в переделку, казалась на их фоне еще более правдоподобной. Эти несчастные были, для меня частью пейзажа, деталью, которую нужно было использовать, чтобы выжить. И в тот момент, глядя на их испуганные лица в убогом свете, я почувствовал не жалость, а холодную, цепкую решимость. Я должен был выбраться отсюда. Любой ценой.

Глава: 3.

Моим первым заданием была «черная работа». Я не высовывался, работал молча. Потом – вылазка за припасами. Я провел группу через «Карусели», заметив закономерность в их пульсации. Это заметили. Доверие по капле начало ко мне возвращаться. Во время одной вылазки, мой точный выстрел спас жизнь ветерану банды по кличке Борода. Он-то и проговорился вечером за самогоном: «Пахан наш, Черный, дело знает».
На следующий день меня снова привели к Буру. Его лицо выражало лишь холодную настороженность. —Ну что, Зоркий, — начал он. — Отлежался в яме? Места наши оценил? — Места, как места, — буркнул я. — Не курорт, но крыша над головой есть. Спасибо, что с фраерами в одной общаге не поселили.
Бур беззвучно усмехнулся. —Это мы еще посмотрим. Расскажи-ка, милок, где твои прежние угодья были? Где пасся, пока к нам не подъехал? Говори точно. — Кусок от «Железного леса» в сторону старого завода «Юпитер». Там, где трубы торчат. Ямы с «каруселями», но зато «медуз» иногда подцепить можно. Без особого барыша, но прожить можно.
Он кивнул, сверяя мои слова с маршрутом по памяти. —Ладно. А теперь конкретнее. Лагерь «Скитальцев» знаешь? Где они сейчас кучкуются?
Вопрос был капканом. —Слыхал, — я сделал паузу. — Месяц назад их база была в бетонных тоннелях, что под разрушенным мостом на Северо-Западе. Координаты... точно не помню, но если от АТП идти по старой колее, то метров через пятьсот направо, в овраг. Но ходят слухи, что их оттуда «жаркие пятна» выкурили. Так что, где сейчас – без понятия.
Я дал точные, но устаревшие данные. Бур внимательно смотрел на меня. —Понятно. А, теперь самый главный вопрос, — он придвинулся ближе. — Как относишься к «Долгу»? И к военным? Случайно, не твои ли это братухи?
Это была мышеловка. —«Долг»? — я фыркнул с наигранным презрением. — Эти зашоренные, которые думают, что они спасут мир? У них в уставе даже срать по часам расписано. Я сам по себе, барин. Вольная птица. А, что до военных... — я плюнул в костер. — Тех, что в бронежилетах и с вертолетами? Так те вообще всех подряд давят. Для них мы все – блохи на теле Зоны. Мне с ними не по пути.
Я видел, как взгляд Бура стал чуть менее напряженным. —Говоришь складно, артефактчик. Очень уж складно. Как по писаному. —Жизнь учит, — я пожал плечами. — А мне жить охота. —У меня тут информация одна всплыла. Словно мусор из водоворота. Мутная.
Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. —Какая информация, Бур? —Про тебя. Говорят, видели тебя раньше. Не в «Железном лесу». А, возле барьеров. Не в рванье, а в долговской форме офицера. Уволен ты с «Долга» три года назад. Инфа вся здесь.
Он бросил к моим ногам разбитый КПК. Отрицать было бы ошибкой. Оставался один шаг.
Я тяжело вздохнул, опустил плечи. —Ладно... Черт с ним. Не ожидал, что здесь аукнется. Да... Я офицер «Долга».
Бур даже не моргнул. —Продолжай. Без соплей. —Недолго. Два года, от силы. — Я провел рукой по лицу. — Пришел туда, как и многие – с бредовыми идеями очистить Зону... От безысходности. Думал, хоть какая-то структура. —И что, струсил? Не выдержал устава? — с презрением спросил Бур. —Выдержал все! И присягу, и устав, и службу! — я резко поднял голову, вкладывая в слова злость. — Я не из мягкотелых. Но там... там не за Зону борются. Там за власть борются! За артефакты. Те же бандиты, только с флагом в руках...
Я видел, как дернулась щека Бура. —И что? Смылся? —Смылся. Ночью. Бросил свой ствол, свою форму и ихний ублюдский штаб, и ушел в Зону. Стал тем, кем должен был стать – вольным сталкером. Живу по своим правилам. Никому не должен. И никому не верю. Особенно тем, кто прячется за высокими словами.
Напряжение спало. Бур кивнул. —Понятная история. У многих здесь похожая. — Он помолчал. — Один вопрос остался... Почему сразу не сказал? Я горько усмехнулся. —Сказать, что я дезертир из «Долга»? Чтобы меня сразу к «шпионам» отправили? Я не идиот, Бур. Я пришел сюда, потому что слышал, что у Черного – дело. А не идеология. Мне надоели идеологии. Я хочу делать дело.
Бур внимательно посмотрел на меня еще с десяток секунд, а затем махнул рукой. —Ладно. Иди. Дело у нас найдется. Для тех, у кого руки из плеч растут, а не из задницы.

Глава 4: Кабинет Черного.

Через неделю меня вызвали к пахану. Дверь охраняли два бандита. Они пропустили меня внутрь.
Контраст был разительным. Внутри царил полумрак, пахнущий остывшим металлом и чем-то едким. Воздух был тяжелым.
Помещение было небольшим. Стены из грубых бетонных блоков частично завешали коврами и брезентом. В центре стоял массивный дубовый стол, скрепленный стальными уголками. На нем царил порядок: карты Зоны, радиостанции, пепельница с окурками.
Главным источником света был артефакт. В углу, на сейфе, стояла стеклянная банка, в которой в маслянистой жидкости плавал «Камень-светильник». Он мерцал ровным, холодным сиянием, отбрасывая на стены колышущиеся тени. Этот свет был неестественным, порождением Зоны и он то глушил сигналы. Мощное гравитационное полезадавливало радиочастоты.
За столом, в кожаном кресле, сидел Черный. Он изучал карту. Его профиль в мерцающем свете казался высеченным из камня.
Над его головой, на гвозде, висело единственное украшение – огромный, пожелтевший зуб мутанта, оправленный в ржавую сталь.
У стены стояла походная койка и ящик из-под патронов с керосиновой лампой, и блокнотом. За решеткой ящика был заткнут «Вихрь». Ничего лишнего.
Это была нора. Логово хищника, где каждая вещь работала на создание образа хозяина Зоны. Здесь царила не бандитская вольница, а железная воля одного человека.
— Зоркий, — произнес он без предисловий. Его голос был тихим. — Бур и Борода тебя хвалят. Говорят, глаз острый, рука твердая. И главное – не болтлив. —Стараюсь не подводить, Босс. —«Босс»... — он усмехнулся. — Мне нужны люди, которые умеют думать. А, я люблю проверять, что мне говорят.
Я стоял и молчал. —Выводите, — бросил Черный в пространство.
Из темноты за моей спиной вытолкали человека. Это был тот самый лысый парень из «ямы». Его руки были скручены, лицо избито, но в глазах жила ненависть.
— Этот мусор, — Черный поднялся и обошел стол, — твердил, что он артефактчик. А теперь признался, что от «Свободы» шпионил. Врет. По глазам видно. Он просто пытается выгадать лишний час жизни.
Черный остановился рядом со мной. —Он мне не нужен, но и просто так пулю тратить – расточительство. Всякая вещь должна приносить пользу. Даже такая.
Он медленно достал свой пистолет – массивный «Форт-12» – и протянул его мне. —Докажи, что ты не просто болтун. Докажи, что ты с нами. Очисти нашу землю от этого свинства.
Это был момент истины. Все висело на волоске. Отказаться – значит признать себя чужим. Согласиться – переступить через себя.
«Он проверяет не мою жестокость, – пронеслось в голове. – Он проверяет мою готовность подчиниться. Стать своим».
Я медленно взял пистолет. Холодная сталь легла в ладонь.
Пленный понимал все. —Предатель... — прохрипел он.
Я проверил обойму. Она была полной, снял пистолет с предохранителя и поднял ствол. Он был не шпионом. Он был таким же, как я. Просто ему не повезло.
«Миссия... Цель... Выжить...» — На колени. Умри достойно. — тихо сказал я, и мой голос прозвучал чужим.
Лысый с ненавистью посмотрел на Черного, потом на меня. Он понял. Он плюнул в мою сторону и грузно опустился на колени.
Я, взвел курок. Прицелился. Нажал на спуск. Быстро. Без мучений.
Эхо выстрела было глухим. Тело рухнуло. Звякнула гильза об бетон.
Наступила тишина.
Я, развернулся и протянул пистолет обратно. —Оружие чистить надо, «Босс» каждый день.
Черный медленно взял пистолет. —Хорошо, — произнес он. — Завтра получишь задание. Иди.
Я кивнул и вышел, не глядя на тело. Я шел по лагерю, и бандиты теперь отводили глаза. Я прошел проверку. Я стал своим.

Глава 5: Тени и Шепоты Зоны.

На следующее утро Черный собрал группу, для штурма бункера. Какого? Мне предстояло узнать. Он обошел наш строй. —Ну что, орлы мои сизокрылые, — его голос звучал с сарказмом. — Отдохнули? Проснулись? Может, уже и стихи про Зону сочинить готовы?
Он остановился перед молодым бандитом по кличке Чиж. —Ты чего ерзаешь, птенец? Ноги замерзли? Или ссать захотел? Чиж покраснел и замер. Черный усмехнулся. —Расслабься. Там, внизу, обоссышься, еще не раз.
Он прошелся дальше, его взгляд упал на меня. —А вот наш бывший офицерик. Думает, наверное: «Эти уроды тактики не знают, дисциплины нет, одни гопники». Верно, Зоркий?
Я молчал. —А, я тебе вот что скажу, — продолжил он. — Вся ваша тактика – это чтобы патрон в стволе был и чтобы в спину не стреляли. А дисциплина – это чтобы я был жив и доволен. Запомните: умрете вы все – мне хоть бы хны. А, вот если я помру из-за вашей тупости... вам будет хуже.
Он повернулся, его голос стал задумчивым. —Я помню, в мою бытность... мы на такое дело с вилами, да с обрезами ходили. Против военных. Нас было пятеро. Вернулся я один. И знаете, почему? Потому что, остальные думали, что они неуязвимые. А я думал, что я – говно. И это меня спасло. Думайте, что вы – говно. Хрупкое, вонючее, и тогда, может быть, выживете.
После «напутствия» началась тренировка. Щук, исполняя роль инструктора, выстроил нас перед грудой хлама. —Слушай сюда, бывший командир, — сипло бросил он мне. — Покажи этим ящерам, как надо правильно тактический захват делать. По ихнему уставу.
—По ихнему уставу мы бы сюда огнеметчиков вызвали и три дня ждали, — парировал я. — А здесь и сейчас... проще.
Я взял двух бандитов и показал им элементарный тактический заход в помещение. Без лишней теории, только суть.
Щук равнодушно наблюдал. —Сложно. Долго. —Пока не доведено, до автоматизма – да, — согласился я. — Но если делать это вдвоем, а не толпой, то шансов выжить больше. —Он прав, — неожиданно поддержал Бур. — Толпой лезть – верная смерть. Пусть учатся.
Мы провели еще несколько часов, отрабатывая перемещение. Я видел, как некоторые бандиты теперь внимательно слушали. Это была не муштра, а передача опыта выживания.
Перед окончанием Черный крикнул: —Зоркий! Не переусердствуй! Не делай из них солдат. Сделай из них убийц. Разницу чувствуешь? —Солдат исполняет приказ, — крикнул я в ответ. — А убийца получает результат. Чувствую, босс.
На его лице промелькнуло нечто, отдаленно напоминающее улыбку. —Вот и славно. На сегодня хватит. Идите, поешьте. Завтра... завтра начнется настоящая игра. Без правил.
Поднимая пыль, в лагерь визжа тормазам вкатился УАЗик, из которого вывалился Гончий, лучший разведчик Черного. —Шеф... Не можем... Там стая... Кровососы. Огромная. И ведут себя странно. Охраняют...
План был отложен. Вскоре в лагерь прибыли наемники — молчаливые профессионалы с казенным оружием. Их принял лично Черный.
Спрятавшись у стены гаража, я подслушал их совещание. Сердце колотилось. Я услышал ключевые слова: «дренаж Дельта-7», «радиомачта Вертикаль-12», «хранилище 12-БИС, уровень B3». Цель-ВС56.
Внезапно скрипнула дверь. Из гаража вышел Щук. —Зорький? А, ты чего тут? —Бур послал за солярой, — я показал на канистру. — Не могу найти. —Ты не туда попал. Соляра с другой стороны.
Я кивнул и матернувшись вышел, чувствуя его взгляд на спине. Я успел... Успел.
Предстояло спуститься в ад. И единственное, что могло спасти – это помнить, что ты не герой, а всего лишь кусок дерьма, который отчаянно цепляется за жизнь.

Глава 6: Скитальцы.

Приказ поступил на рассвете. Черный собрал нас — человек пятнадцать, самых проверенных. Я стоял среди них.
— Лагерь «Скитальцев», — сипло произнес Черный, тыча пальцем в схему, нарисованную углем на куске рубероида. — Сидят на старом элеваторе, что в пяти километрах к востоку. Думают, их не найдут. Они ошибаются. Они торгуют артефактами. Моими артефактами. Забрать все. Припасы, оружие, людей. Кто будет сопротивляться — убить. Особо торговца, по кличке Сивый, взять живым. Он мне нужен, для разговора.
Мы выдвинулись. Зона просыпалась, птицы пели свои жутковатые песни, а мы шли смертоносным караваном. Дорогу нам преградила стая хищников, но Черный даже не сбавил шаг. Двое бандитов просто швырнули пару гранат, и кровавые клочья разметало по кустам. Никаких препятствий.
Элеватор показался в утренней дымке. Высокое, серое, полуразрушенное здание.Рядом виднелись палатки, дымок костра. Мирная картина, которую вот-вот должны были разорвать в клочья.
Черный отдал приказ без эмоций. Мы разделились на три группы. Моя, под командованием Бура, должна была ударить с фланга, отрезая путь к отступлению.
Когда первые выстрелы грянули со стороны главного входа, в лагере поднялась паника. Я видел, как люди выскакивали из палаток, хватались за винтовки. Но было уже поздно. Наша группа открыла шквальный огонь. Это была не перестрелка, а бойня. «Скитальцы» были мирными добытчиками, а не солдатами. Их косили на бегу.
Я старался стрелять мимо. В общей мясорубке это было почти невозможно. Пуля, пущенная мной, чтобы ранить, могла срикошетить и добить.
Воздух наполнился гарью, пылью, криками и запахом крови. Лагерь пал, за считанные минуты.
Мы сгоняли выживших в центр, к костру. Их было человек семь, включая двух раненых. Всех обыскали, руки скрутили за спину. Среди них был и бармен — полный, лысеющий мужчина с умными, испуганными глазами. Его выволокли, из какой-то подсобки и бросили на колени перед Черным.
Пахан медленно подошел, его берцы скрипели на щебенке. —Бармен, — произнес он. — Слыхал о тебе. Говорят, ты знаешь все тропы и все тайники.
— Я... я просто торгую, шеф, — голос бармена дрожал. — Никому не мешаю.
— Торгуешь моим добром, — поправил его Черный. — На моей земле. Это плохо, но ты можешь это исправить. Где твой основной склад? Кто твои поставщики с Юга?
— Я... я не могу...
Черный не стал его перебивать. Он просто медленно повернулся к группе пленных, выбрал наугад — сталкера с перевязанным плечом — и кивнул Щуку.
Тот без лишних слов вскинул автомат и выпустил короткую очередь. Сталкер рухнул на землю.
Крик ужаса вырвался у остальных пленных. Бармен зажмурился, его лицо исказилось гримасой.
— Следующий вопрос, — голос Черного был спокоен, — Поставщики?
— Лис! — закричал Бармен, сломленный. — Его зовут Лис! Он базируется в тоннелях под станцией «Октябрьская»! У него там склад! Прошу, не надо больше...
— Видишь, как просто, — Черный наклонился к нему. — А теперь про склад. Тот, что здесь, рядом.
Бармен, рыдая, начал выкладывать все. Координаты тайников, пароли, имена. Он говорил все, что знал, лишь бы остановить бойню.
Черный слушал, кивая, когда бармен замолчал, выдохшись, пахан выпрямился. —Хорошо. Ведите его. Пригодится. — Потом он обвел взглядом остальных пленных. Его взгляд упал на меня. — Зорький, закончи это. Доказательство, что ты не будешь держать камень за пазухой за этих... блох.
Все замерли. Бур смотрел на меня с любопытством. Щук — с ожиданием. Это была вторая проверка. Более жестокая. После казни одного это должно было быть проще, но не было. Эти люди были безоружны и сломлены. Они смотрели на меня с немым ужасом.
Я почувствовал, как внутри все сжимается в ледяной ком. Мыслей не было. Был только холодный, безжалостный расчет. Миссия. Цель. Выжить.
-Босс, так это тут накладка... У меня дробь, а нужны пули. -я растерянно развел руки.
Скривив усмешку Щук бросил мне автомат <<Абакан>> -лови офицерик!
Поймав оружие, я проверил обойму и прицел. Закинув своего «Вепря». за спину. Я поднял ствол.
— Простите, — прошептал я так, что никто не услышал.
И нажал на спуск.
Когда эхо выстрелов стихло, над элеватором стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костра и тяжелым дыханием бармена. Я опустил ствол. Руки не дрожали. Внутри была только пустота.
Подойдя Черный положил руку мне на плечо. Его прикосновение было тяжелым. —Теперь ты свой. Окончательно. Иди, отдохни.
Я смотрел на пахана и мысли мои были высадить всю обойму в этого кровопийцу, но нельзя. Кивнул я пошел прочь, не оглядываясь на результаты своей работы. С каждым шагом по щебню, хрустевшему под берцами, я чувствовал, как последние остатки чего-то человеческого во мне откалываются и остаются позади, в кровавой грязи у подножия элеватора.
Щук не был болтливым.Он был тенью Черного, его молчаливым орудием. Поэтому, когда он сам подошел ко мне вечером, после штурма элеватора, пока я чистил свой «Вепрь», это значило больше, чем любой допрос у Бура. Он сел на ящик напротив, достал свой разборный нож и начал точить клинок о брусок. Скребущий звук резал тишину. —Стреляешь хорошо, Зорький, — сипло произнес он, не глядя на меня. — Для артефактчика. Навскидку и не промазал, хотя целик был сбит. —Жизнь заставила, — буркнул я, не отрываясь от чистки ствола. — В Зоне с одним артефактом, да против мутанта не очень-то постреляешь. —Говоришь, из «Долга» смылся. — Нож в его руках двигался ритмично. — А там, поговаривают, стрелять учат. Может, ты не смылся? Может, тебя внедрили? Я перестал чистить ствол и медленно поднял на него взгляд.Наивное отрицание тут бы убило. Нужно было сыграть в его игре. —Слушай, Щук, — я сказал с нарочитой усталостью, в которой была и злость. — Если б я был внедренным, я бы, наверное, старался быть потише, посговорчивее. Не лез в первые ряды на штурме и не марал бы руки, как сегодня. Это ж какого идиота надо иметь начальство, чтобы на такое своего агента пустить? Он на секунду перестал точить нож, его глаза встретились с моими. —Продолжай. —Мне от «Долга» нужно было только одно — смотаться. Подальше от ихнего лицемерия и подковерных игр. Ты думаешь, я не знал, что сегодня было? Бойня. Но здесь, у Черного, хоть все честно. Не прячутся за уставы и идеалы. Хотят владеть Зоной — и все. Я эту прямоту уважаю. Я видел,что он слушает. Нужно было дать ему «крючок» — доказательство, которое он мог бы проверить. —Хочешь доказательств, что я не вру? — я усмехнулся. — Спроси у любого, кто хоть раз сталкивался с «Долгом» на кордоне у старого КПП. Там был засранец, лейтенант Крот. Толстый, любит самогон. Его люди всегда первую очередь артефакты изымали «на проверку», а потом они всплывали у черных дилеров. Я ему как-то целую пачку «камушков-гребешков» принес, а он мне за нее пачку сухарей и три патрона выдал. Сказал, «вклад в общее дело». Я ему тогда в глаза плюнул. Он меня на неделю на самый гиблый пост отправил — на вышку над «Железным лесом», где «электры» так и плюются. Это мой «Долг». И мое к нему отношение. Я выложил конкретику: имя, место, метод. Это была правда, смешанная с легендой. Такую деталь проверить можно, и она работала на меня. Щук снова задвигал бруском. Скрип стал чуть менее агрессивным. —Крот... Слыхал про такого, — процедил он. — Мерзавец, да. —Вот и я о том же, — я снова принялся за ствол. — А здесь... Здесь я хотя бы знаю, за что умираю и за что убиваю. Черный не прикидывается святым. И мне за это платят. Не сухарями. Он вдруг убрал нож и встал.—Ладно, Зорький пока ,что все. — Он повернулся уходить, но на прощание бросил: — Только смотри... Если твой «Долг» все же всплывет... Я лично с тобой поговорю. Не так, как сегодня с теми болванами. Медленнее. —Не всплывет, — я ответил, глядя ему в спину. — Я его утопил. Вместе с верой во всю эту дрянь.
Ближе к ночи у костра разразился скандал. Щук, поддавший самогона, сипел на Бура: —Какого... ждем?! Мы тут свою кровь за эту помойку лили, а теперь какие-то киллеры наемные все лавры снимать будут?! Я не для того своих пацанов хоронил! —Умнее будешь, Щук, — отрезал Бур. — Черный не дурак. Наемники – чтоб дыру в ихней обороне найти, а не в лобовой идти. —Да... там! — взорвался Щук. — Они нам объедки со стола оставят! Артефакты, славу, все! —Они – инструмент, — неожиданно спокойно вступил я. — Как та бензопила, что у тебя в углу валяется, Щук. Ты же ей стволы деревьев пилишь. Вот и они – та же пила. Острая, дорогая. Ею рискуют. А нас... нас, старые напильники, просто жалко.
Щук смерил меня взглядом, но не нашелся, что ответить. —Вот именно, — кивнул Бур. — Сиди и не рыпайся. Приказ пахана – закон. Всем.
Щук плюнул в костер. -Зорький в караул старшим. Южный сектор. Доклад лично мне- и ушел.
Я остался сидеть. Прибытие наемников и откладывание штурма давало время. Время, чтобы передать информацию. Тайна сгущалась, а вместе с ней росла и опасность.
Старший по караулу имел доступ к зарядной станции, для раций. Сердце забилось чаще. Это был шанс.
Той же ночью, обойдя посты и подождав, когда лагерь затихнет я направился к сараю, где стояли ящики с оборудованием. Внутри пахло озоном и пылью. На полках лежали рации.
Достав из потайного кармана миниатюрный передатчик, замаскированный под карабин. Нужно было подключить его к питанию рации, чтобы усилить сигнал.
Я выбрал самую дальнюю рацию. Прикинувшись, что проверяю контакты, я присоединил передатчик к клеммам. Пальцы двигались быстро.
«Всего несколько секунд...»
Я включил рацию. Индикатор мигнул зеленым. Пакет данных – координаты и кодовое слово «ГРОМ» – ушел в эфир...

«Здесь не играют в прятки со смертью. Здесь — другое. Ты понемногу начинаешь забывать слова. «Дом». «Жена». «Солнце». Они выжигаются изнутри ровным гулом мозгового скарнера. Скоро от тебя останется только мышечная память, давящая на курок, и животный ужас, который Зона использует, как поводок. Ты становишься биомеханизмом, обслуживающим свои же аномалии. И самое чудовищное — тебе это начинает нравиться.»

Его доставили на засекреченный полевой аэродром, о00бозначенный в отчётах, как «Пункт В-7». Небольшая бетонная взлётка, пара ангаров и подземный КП. Воздух здесь пах не соляркой, а пылью и озоном. Другой мир...
В кабинете генерала Калаша пахло дорогим табаком и влажной ветошью, которой только что протёрли пыль с карты. Генерал сидел за столом, изучая только что распечатанные фотоснимки, сделанные передатчиком Зорького.
— Садись, старлей, — Калаш не поднял глаз. — Докладывай. Кратко.
Зорький тяжело опустился на стул. Он чувствовал себя выжатым. Задание выполнено,товарищ генерал. Внедрился в банду некоего «Черного». Установил численность — порядка пятидесяти бойцов. Хорошо вооружены, дисциплинированы. Не мародёры. Цель — установление контроля над территорией и аномалиями. —Шёпот? — Калаш наконец посмотрел на него. — Техника глохнет, дроны падают. Что это?
Зорький кивнул, доставая из нагрудного кармана смятый, пахнущий потом блокнот. Артефакт.«Камень-светильник» особой мощности. Черный использует его, как генератор помех и источник энергии. Он создаёт гравитационное поле, которое глушит любые радиочастоты. Этот «шёпот» — побочный эффект, воздействие на психику. У некоторых начинает болеть голова, появляются галлюцинации.
Он отодвинул блокнот к генералу. Координаты базы,схема расположения постов, распорядок дня. Всё здесь. Также удалось получить информацию о планируемой ими операции. Цель — объект «ВС-56», предположительно старое подземное хранилище на территории завода «Юпитер». Банда готовит штурм, с привлечением наёмников.
Калаш медленно перелистывал исписанные мелким подчерком страницы, схемы его лицо было спокойным. —«Пожиратели» там? —Нет. Это отдельная структура. Но Черный не скрывает экспансионистских планов. Он считает Зону своей собственностью.
Генерал откинулся на спинку кресла, сложив пальцы домиком. —Хорошая работа, Зорький. Очень. Данные бесценны. — Он помолчал. — Есть нюанс. Твоя «легенда»... Она оказалась слишком убедительной.
Он достал из ящика стола фотографию. Чёрно-белый, зернистый снимок, сделанный скрытой камерой. На нём Зорький стоял над телами расстрелянных «Скитальцев», его лицо было пустым, а в руках был «Абакан».
— Объясни это, — голос Калаша стал тише и опаснее.
Холодная волна прокатилась по спине Зорького. Он знал, что этот момент настанет. Это была проверка на лояльность,товарищ генерал. Отказ означал смерть. Провал миссии. Выбор сделан. —Выбор? — Калаш поднял бровь. — Ты лично расстрелял безоружных, Зорький. Мирных. По приказу бандита. Как мне это трактовать в отчёте? «Оперативник успешно прошёл проверку, уничтожив гражданских»?
Зорький посмотрел на Калаша.- Мы с тобой два генерала, только один из нас бывший. Ты мне мораль не читай. В Зоне отчуждения нет гражданских, а есть нарушители периметра, иначе неучтенные лица и по Дерективе 26/31 мы должны их задерживать, допрашивать. При побеге и сопротивлении стрелять на поражение. Последний приказ Командования за литером 153/1, если ты забыл- Стрелять на поражение, без предупреждения!
Мы все здесь в крови мутантов и людей. Святых нет. Ты зачем меня послал в банду? Балет им "Лебединое озеро" танцевать? Или их за лохов держишь?? Я выполнил задание с чистой совестью.
Эти «выживающие» торговали с «Пожирателями». Бармен, которого они взяли в плен, дал показания. У него нашли записи. «Скитальцы» поставляли им продовольствие в обмен на защиту. Они знали, кому продают. Они кормили тех, кто проводит эксперименты над людьми.
Он сказал это твёрдо, вкладывая в слова всю оставшуюся волю.
Калаш изучал его молча, секунду, другую. —Доказательства? —Бармен. Он сейчас у Черного. Его показания можно проверить. Но суть не в этом. Вы спросили, как он это трактует. Он трактует это, как цену. Цену информации, которую он принёс. Цену шанса нанести удар по Черному и «Пожирателям». Если его репутация мерзавца и убийцы поможет им выиграть эту войну, он на себя её примет.
В кабинете повисла тягостная пауза. Калаш медленно убрал фотографию в ящик. —«Отпуск» твой придётся отложить. Полный «пакет» ты получишь, но на базу «Рассвет» не вернёшься. Слишком много глаз, слишком много вопросов. Ты теперь призрак, Зорький. Официально ты погиб при выполнении задания. Понял?
Это был ожидаемый исход. —Отдохнёшь два дня. Получишь новое снаряжение, а потом — новая задача. Мы будем бить по Черному, используя твои данные. И ты будешь на острие. Тебя там знают.
Зорький поднялся и, не глядя на генерала, вышел из кабинета. Его отвели в маленькую бетонную каморку с койкой и умывальником. Он скинул рваную одежду, под которой всё ещё виднелись следы грязи и крови элеватора, и включил воду. Холодные струи обожгли кожу, но не смогли смыть ощущения липкой гари.
Он смотрел на своё отражение в потускневшем зеркале. Глаза были глазами незнакомца — холодными, пустыми, видевшими слишком много. Он поднял руку, разглядывая пальцы. Этими руками он держал пистолет, данный Черным. Этими пальцами он нажал на спуск «Абакана».
Где заканчивается оправдание и начинается сущность? Кем он стал, за эти недели в стане врага? Солдатом, переступившим черту? Или просто ещё одним хищником в этой проклятой Зоне?
Он потушил свет и лёг на койку, уставившись в потолок. Снаружи доносился ровный гул генератора. Было тихо. Слишком тихо. Он привык засыпать под скрип «профнастила» над «Ямой», под храп и стоны пленных, под далёкие выстрелы. Эта тишина была неестественной. Она звенела в ушах, и в этом звоне ему слышались голоса: сиплый смех лысого парня, детский плач Вити, последний хрип расстрелянных «Скитальцев».
Он натянул подушку на голову, пытаясь заглушить их. Бесполезно. Они были частью его
теперь, как и холодные глаза Черного, с интересом наблюдавшие за его метаниями.
«Думай, что ты – говно. Хрупкое, вонючее, и тогда, может быть, выживешь».
Возможно, Черный был прав. Не в жестокости, а в этом простом, отвратительном правиле. Только смирившись с тем, что ты — ничто, можно сохранить хоть крупицу себя в этом безумии.
Он закрыл глаза. Впереди были два дня покоя, а потом — снова в ад, но на этот раз он знал его правила. И это знание было страшнее любого мутанта, или аномалии. Он понимал, что обратного пути нет. Дорога домой, к сестре, лежала только через глубины Зоны, через кровь и предательство. И он был готов пройти по ней до конца...

Глава 1.

Двое суток... Сорок восемь часов, прожитых в состоянии почти естественного покоя. Офицерская казарма на базе «Бурана», на НИИ «Агропром» была островком призрачного уюта в сердце безумия Зоны. За толстыми стенами, укрепленными мешками с песком, почти не было слышно ни щелчков детектора «Велес», ни отдаленных выстрелов, ни того зловещего, едва уловимого гула, что исходил от самой Зоны. Здесь пахло вареной тушенкой, дешевым табаком, папиросами «Беломор», «Казбек» и оружейным маслом. Скрип панцерных коек, приглушенные разговоры за карточным столом, монотонный стук дождя по металлической крыше – вот саундтрек этой вынужденной передышки. Для сталкера, а тем более для военного, такие двое суток без вылазок, без необходимости вслушиваться в каждый шорох, были роскошью, сравнимой с отпуском в раю.
За окном же, за колючей проволокой периметра, простирался иной мир. Мертвые леса, где деревья-скелеты тянули к свинцовому небу обугленные ветви. Ржавые поля, усеянные аномалиями, переливающимися в сумерках радужным, смертоносным маревом. Тишина, в которой таилась тысяча угроз. Зона дышала, жила своей странной, непостижимой жизнью, и этот короткий отдых лишь оттенял ее вечную, давящую опасность.
Документ пах пылью и окисленной краской старого принтера. Зорький перечитал его в пятый раз, запоминая каждую деталь, каждый подтекст. Задача, которая лежала перед ним, была сложнее, чем простая зачистка. Она была многослойной, как луковица, и каждый слой мог заставить заплатить кровью.
«Буран», «Наемники», «Черняга»... «Буран» был одной из основ, на которых держалась хоть какая-то видимость порядка. Их ударный батальон – элита, а тут еще и наемники с их лидером, Чернягой. Человек-загадка, холодный и расчетливый профессионал, чья преданность измерялась суммой на счету, или ценностью артефакта. Но сегодня его цели совпадали с их.
Объект – Свалка. Гигантская помойка на окраине Зоны, где ржавела техника времен первых катастроф и копошились отбросы похуже радиоактивного мусора – банда Черного. Они дерзко разрослись, их набеги на конвои стали вызывающими. Командование решило, что пора подмести.
Была и вторая, тайная часть миссии, известная лишь Зорькому и его непосредственным начальникам. Черный был не просто бандитом. Служба разведки выкопала его прошлое: когда-то он ходил в «Аномалах», одной из первых группировок сталкеров. И у него были связи – тесные и, возможно, до сих пор действующие – с самими покойным Сидоровичем, а ныне пронырой, который оставил себе образ покойного жлоба и Бармена. Эти два паука, сидевшие в своих норах на «Кордоне» и «Затоне», знали о Зоне всё, или почти всё. Факт их знакомства с Черным заставлял задуматься. Что связывало этих ушлых торговцев с отпетым бандитом?
И главное – схрон. Схрон с артефактами, но важнее – с документами, где-то в Припяти. В документе стояла тревожная пометка: «Монолит», уже там. Фанатики в комбезах хаки методично прочесывали мертвый город, и если они найдут схрон первыми, то либо уничтожат его содержимое, как ересь, либо используют во славу своего безумного «Великого Камня».
Задача была четкой, но невероятно сложной: участвовать в штурме, лично убедиться в смерти Черного и его правой руки, Бура, найти зацепку о местоположении схрона, а затем, скрытно, обогнать «Монолит» в Припяти. Ему выделяли вертолет и, на крайний случай, поддержку двух бойцов «СПЕКТРа» – лучших разведчиков Зоны, призраков, о которых ходили легенды, но обращаться к ним можно было только, для вывоза добычи. До этого – предстояла одиночная миссия.
Зорький зевнув, потянулся за бронежилетом. Предстоял долгий и трудный день.
Эту идиллию прервал сухой, безэмоциональный голос дежурного по репродуктору: «Офицера с позывным "Зорький", немедленно прибыть в кабинет генерала Калаша».
Вызов к Калашу, «Молоту Зоны», как его звали за глаза, никогда не сулил ничего хорошего. Легких заданий у него не было. Только сложные и смертельно опасные.
Зорький отдал честь на входе в его кабинет – помещение, больше похожее на бункер, с серыми стенами, которые были завешены картами, стол заваленными папками, отчетами и сводками.
– Прибыл по вашему приказу, г-н генерал!
Калаш, сухощавый и подтянутый мужчина с резкими чертами лица, не глядя, махнул рукой, разрешая войти. Его взгляд скользнул по Зорькому и замер на других присутствующих. Тут старлей их увидел.
У стены, в тени, неподвижно, как изваяние, стоял Квартет. Его лицо было бледным, взгляд по-прежнему был твердым и холодным. Он молчал. Его молчание было красноречивее любых слов – в нем читалась усталость и та ярость, что копится после каждого боя в этой проклятой земле.
Рядом, развалившись в кресле с видом полного хозяина положения, сидел Черняга. Лидер наемников щелкал зажигалкой, его глаза, холодные и оценивающие, медленно обходили комнату, будто подсчитывая стоимость каждого присутствующего, включая генерала.
У самого стола, собравшись тесной группой, стояли четверо офицеров разведки отдела «Бурана», известных своей безжалостной эффективностью. Их лица были скрыты в тени капюшонов, тактических костюмов. Рядом стоял офицер «Спектра».
– Так, – Калаш отложил в сторону папку и обвел всех взглядом. – Итак, господа офицеры, вас знакомить не надо. Все друг друга сто раз в зеркале заднего вида видели. Переходим сразу к делу.
Он ударил костяшками пальцев по развернутой на столе карте Свалки.
– Разведданные, добытые и подтвержденные офицером Зорьким, – генерал кивком указал на старлея, – решением Командования с «Большой Земли» признаны убедительными.
Задача авиации – нанести сокрушительный удар по базе Черного.
Обезглавить и захватить все ценное, что представляет оперативный интерес, для нашей группировки это относится к «Бурану», который обеспечивает основной костяк штурмовой группы.
Черняга, ваши наемники работают на флангах, глушите попытки к бегству и подавляете их снайперов.
Зорький, отвечает за проникновение в командный пункт и изъятие всей документации. – Его взгляд уперся в Зорького. – Лично убедиться, что Черный и его прихвостни отправлены к праотцам. Вопросы?
– Контроль и опознание... Не согласен.
Прозвучал четкий, глухой голос Зорького.
Все взгляды, включая тяжелый, испепеляющий взгляд Калаша, резко повернулись к офицеру. Тот стоял, все так же неподвижно.
– За чужими спинами я не прятался, – продолжил Зорький, отчеканивая каждое слово, – и прятаться не намерен, г-н генерал. Я – боец и офицер, а не гражданское лицо на экскурсии.
Калаш кашлянув медленно, с театральным спокойствием, откинулся на спинку кресла. На его лице не было гнева, лишь ядовитое, опасное любопытство.
– О, – растянул он. – Голос сорвался. А я-то думал, ты после последней встречи с Черным на Свалке навсегда онемел. – Генерал едко улыбнулся, его взгляд скользнул по фигуре Зорького. – Вижу, тебе там амбиции вставили. Новые, титановые.
В кабинете стало тихо настолько, что было слышно, как за окном шуршит радиоактивный песок о бронестекло.
– Ты думаешь, я тебя в тыл спрятать хочу? – голос Калаша внезапно стал низким и жестким. – Нет, старлей. Я хочу, чтобы ты выжил. Чтобы твой мозг, который кое-что соображает больше, не размазали по ржавым бочкам на Свалке какие-нибудь подонки. Ты свою доблесть уже доказал. Теперь пора головой работать, а не геройскую смерть найти.
Зорький не дрогнул, но его скулы напряглись.
– Моя задача – уничтожить врага, а не составлять опись трупов, – его голос был стальным. – Я знаю их тактику. Я чувствую эту сволочь. Моя работа там, впереди.
– Твоя работа – выполнять приказ! – Калаш резко ударил кулаком по столу, заставив подпрыгнуть карандаши в стакане. – И мой приказ – ты идешь с группой контроля! Понял? Или тебе оформить дембель и отправить геройствовать в одиночку, как «свободному сталкеру»?
Наступила пауза противостояния. Зорький смотрел на генерала, а тот – на него. Это был взгляд двух волков, не желавших уступать.
– Понял, – наконец, сквозь зубы, выдохнул Зорький, но в его глазах читалось: «Понял, но не принял».
– Вот и славно, – Калаш снова откинулся на спинку кресла, его гнев, так же быстро исчез, как и появился. – А теперь, герои, все на выход. У меня не клуб дебатов, а штаб. Вертолеты ждут. И помните – если Черный уйдет, все вы поедете доделывать работу в радиоактивные болота. Без противогазов. Всем ясно?

Глава 2.

Небо заволокло серой хмарью и заморосил мелкий, противный дождь. Винтокрылые машины, рассекая лопастями сырой воздух и мигая бортовыми огнями, устремились в серое небо.
Рев двигателей Ми-8 заполнял грузовой отсек, делая любые разговоры почти невозможными.
Бурановцы и наемники, пригнувшись, сидели на жестких сиденьях, погруженные в собственные мысли перед боем. Зорький сидел в углу, прислонив голову к вибрирующей броне. Его левая рука бессознательно сжималась в кулак, а взгляд был устремлен в пустоту, но видел, вероятно, совсем другое — темный ангар, занесенный для удара тесак и хруст костей. Рядом с ним грузно опустилась фигура в маскировочном бронежилете и качественной экипировке. Он не смотрел на Зорького, уставившись в противоположную стену. Сначала он просто молча достал из нагрудного кармана две блор 6 -таблетки, сунул одну в рот, а вторую, не глядя, протянул старлею.
Зорький медленно перевел на него взгляд, но не взял.
– Для суставов. После напряжений кости ноют, – прокричал Черняга, почти не повышая голоса, но его хриплый бас был слышен, даже сквозь грохот. – Проверено.
Зорький после паузы молча взял таблетку и положил в рот. Горьковатый вкус разлился по языку.
– Калаш – упрямый жеребец, – через минуту, ни к кому конкретно не обращаясь, произнес Черняги. Он выдержал паузу, давая словам дойти. – Он видит людей, как гвозди: забил в одно место – и сиди там. Не понимает, что согнутый гвоздь, если его выдернуть, уже обратно не забьешь.
Зорький ничего не ответил, лишь чуть повернул голову, слушая.
– Он думает, что ты сломался, – Черняга наконец повернулся к нему, его холодные глаза внимательно изучали лицо старлея. – А, ты просто погнулся. Это куда опаснее. Сломанный можно списать. Гнутый… он, или выпрямится с такой силой, что всех вокруг зацепит, или сломает что-то еще, пытаясь встать не на свое место.
Оба снова замолчали, слушая вой турбин.
– Мне не нужна нянька, Черняга, – сквозь зубы, наконец, проговорил Зорький.
– Я и не нянька, – парировал наемник. – Я, – бизнесмен. Хороший боец, который знает цену ошибке и все еще горит местью, – это ценный актив. Глупо дать ему сгореть впустую, из-за генеральской тупости. Ты хочешь доказать Калашу, что ты еще боец? – Черняга усмехнулся, и в его глазах мелькнула искорка циничного веселья. – Так докажи. Сделай свою работу. Потом, когда все кончится, шаг за тобой.
Он тяжело поднялся, похлопал Зорького по плечу. – Держи себя в руках, старлей. На Свалке еще, кому-то придется прикрывать твою спину. Постарайся, чтобы это был не я. Мне за это не платят.
Черняга отошел к своим людям, оставив Зорького наедине с его мыслями, но теперь в его глазах, помимо боли и гнева, появилось, что-то еще – холодное, сосредоточенное решение. Он не был просто инструментом в руках генерала. Он был «гнутым гвоздем» и он был готов доказать это.
Вертолеты с ревом пронеслись над пустошью, закладывая вираж над ржавыми каркасами заброшенных заводов. В салоне пахло бензином и потом. Бойцы «Бурана», облаченные в защищенную экипировку с нашивками в виде белого вихря, молча проверяли оружие. Рядом, отдельной кучкой, сидели наемники.
– Пять минут! – прокричал пилот, и по салону пронеслась волна напряжения.
Свалка, открылась с воздуха во всей своей уродливой красе. Бескрайнее море ржавого металла, разбитых вагонов, полузасыпанных корпусов машин и баррикад из шин. Кое-где поднимались столбы черного дыма. Было известно, что у Черного были зенитные пулеметы, но авиация – эскадрилья «Квартета» – уже сделала свою работу. Два вертолета огневой поддержки кружили над периметром, выжигая очаги сопротивления НУРСами.
Бортовой транспортник резко пошел на снижение, садясь на относительно чистую площадку у старого элеватора. Броня двери отъехала, и в салон ворвался смрад горящей пластмассы, разлагающейся органики и пороха.
– Высаживаемся! – скомандовал сержант бурановцев, и бойцы гуськом выпрыгнули в ад.
Зазвучали первые выстрелы. Снайперская пуля, рикошетом ударила в броню вертолета над головой. Ответная очередь, из крупнокалиберного пулемета одного из вертолетов заставила замолчать стрелка, разнеся в щепки укрытие на крыше вагона.
Штурмовики двинулись вперед, от укрытия к укрытию. Бурановцы шли четким строем, прикрывая друг друга. Наемники действовали мелкими, мобильными группами, обходя и блокируя позиции бандитов. Черняга был вездесущ. Его автомат короткими, точными очередями укладывал врагов, его голос, хриплый и негромкий, отдавал команды, которые безоговорочно выполнялись.
Зорький держался ближе к центру наступления, но не за спинами других. Ему нужно было видеть. Видеть все.
Штурм превратился в методичное выдавливание. Бандиты Черного отчаянно сопротивлялись, но против слаженных действий военных и профессионалов-наемников, у них не было шансов. Они пробивались к сердцу Свалки – укрепленному ангару, который служил Черному и его людям логовом.
Именно у входа в этот ангар разгорелся самый ожесточенный бой. Бандиты засели , за стальными листами, укрепленными мешками с песком, ведя шквальный огонь. Пули свистели в воздухе, словно разъяренный рой пчел.
– Гранатомет! – крикнул кто-то из бурановцев.
Прогремел выстрел, второй, третий и взрывы разметали часть баррикады. В образовавшуюся брешь рванули наемники, во главе с Чернягой. Завязалась рукопашная схватка в полумраке ангара. Грохот выстрелов, крики.
Ворвавшись вслед за ними, прижимаясь к стене, Зорький искал Черного и Бура, ввязываясь в мелкие стычки с бандитами.
В центре ангара, на импровизированном командном пункте, окруженный последними телохранителями, стоял он – Черный. Высокий, мощный, с лицом, искаженным яростью. Рядом с ним – громила с шестиствольным пулеметом – Бур. Их было человек десять, не больше.
– Сдавайся, Черный! – крикнул сержант «Бурана».
– Идите к черту! – был ответ, и пулемет Бура заставил всех искать укрытие. Наступление было подавлено.
Бой вспыхнул с новой силой во время перезарядки пулемета. В этой свалке было трудно уследить за всем. Зорький видел, как Черняга, двигаясь как тень, зашел бандитам с фланга и срезал очередью двоих. Видел, как бойцы «Бурана» пошли в атаку, методично добивая остальных.
Вдруг он увидел, как Черный, поняв, что проиграл, рванулся вглубь ангара, к запасному выходу. Бур, прикрывая его, вел огонь до последнего, с горсткой бандитов. Исполняя последний приказ, он встал во весь рост, слившись с прикладом пулемета. Став настоящим, живым щитом. Свинцовый ливень обрушился на него. Пули со стуком впивались в его бронежилет, одна сорвала с него каску, другая вошла в бедро. Он качнулся, но устоял, продолжая стрелять, пока длинная очередь из автомата сержанта «Бурана» не прошила его насквозь. Великан рухнул, и его пулемет, наконец, умолк, упав на пыльный пол.
Адреналин бил в виски, смешиваясь с гулом в ушах, от близких разрывов. Бурановцы и наемники, словно стальной каток, давили последние очаги сопротивления, в подземном комплексе Черного. Сам паук ускользал, из своей паутины. Мелькнув в конце коридора, он скрылся за массивной бронированной дверью, ведущей вглубь бункера.
– Он уходит! – крикнул Зорький, но его голос потонул в шуме стрельбы.
Первым к двери рванулся Зорький. Он не ждал подкрепления. Он мчался за своим личным врагом. Черняга, оглянувшись, бросился следом, отсекая от Зорького пару бандитов, попытавшихся преградить путь.
Дверь была заблокирована. Зорький, не раздумывая, выпустил в механизм замка всю обойму из своего АШ-12. Защелка с треском поддалась, и пнув дверь ногой, он ворвался в просторное помещение, похожее на подземный командный пункт. Черный, укрывшись за массивным металлическим столом, отстреливался из пистолета-пулемета. Пули звонко цокали, о бетонные стены.
– Черный! – крикнул Зорький, меняя магазин. – Сдавайся!
Ответом был мат и очередная очередь. Тут магазин у Черного опустел. Он швырнул оружие и с рыком выхватил, из-за пояса зловещий тесак.
– Ну что, таракан! Опять пришел? Добью тебя, как щенка! – его голос гремел под сводами.
Зорький, не говоря ни слова, сбросил свой автомат. Левой рукой он выхватил свой армейский нож.
Черняга сплюнув не стал вмешиваться, лишь отошел в тень, блокируя единственный запасной выход, его пистолет был наготове, но он не целился. Он наблюдал.
Черный атаковал первым. Его удар тесаком, был могучим и размашистым. Зорький, не имея возможности парировать такой удар, отскочил, и лезвие со свистом рассекло воздух. Он попытался контратаковать, сделав быстрый выпад, но Черный, опытный боец, предугадал движение. Он не отпрыгнул, а наоборот, сделал шаг навстречу, и его свободная рука, могучая, как медвежья лапа, вцепилась в запястье Зорького.
Хруст сустава исказил болью лицо Зорького, и, пересиливая боль, он нанес берцем удар в пах Черного. От острой боли Черный упал на колени, ослабив хватку. Следующий удар крюком, под мочку уха опрокинул Черного навзничь.
– Вставай, мразь, в плен брать не буду, – прошептал Зорький пересохшими губами, толкнув носком берца лезвие ножа Черному.
Черный рывком встал и поднял нож. Пляска смерти, при мигающих лампах сменялась тихим свистом рассекающего воздуха лезвиями ножей.
– Прощай, герой! – усмехнулся Черный, сделав молниеносный выпад восьмеркой.
Вместо того, чтобы отступить, Зорький рванулся вперед, внутрь дистанции, туда, где страшное лезвие было бесполезно. Он всей массой своего тела врезался в Черного, повалив его на пол. Это была уже не дуэль, а дикая, звериная борьба на земле.
Они катались по бетону, рыча и хрипя. Черный, оказавшийся сверху, пытался придушить Зорького, прижимая его горло обрезком трубы, валявшимся рядом. Зорький, багровея, одной левой рукой отчаянно пытался сбросить его, нанося правой удары в висок Черного. Изловчившись, он броском перекинул через себя тело Черного, и его левая рука, как клешня, впилась в горло врага.
Он не сжимал. Он держал. Прижимал его к полу, глядя в его глаза, полные теперь не яростью, а животным страхом и болью.
– За Правду... – прохрипел Зорький, и в его голосе была вся накопившаяся боль, унижение и ярость. – За всех, кого ты сгноил...
Черный пытался вырваться, но стальная хватка обессиленного, но не сломленного духом старлея держала его.
Черняга, стоя над ними, молча достал свой пистолет и протянул его рукояткой вперед Зорькому.
– Твой приз, – коротко сказал он.
Зорький на секунду перевел взгляд на оружие, потом снова на лицо Черного. Он качнул головой.
– Нет, – его голос был хриплым, но твердым. – Не твоим оружием.
Его пальцы, нашли на полу его собственный, выроненный нож. Он поднял его. Лезвие блеснуло, в тусклом свете аварийных ламп.
Больше не было слов. Был лишь один короткий, точный удар. Глубокий и беззвучный.
Зорький тяжело поднялся на ноги, оставив тело Черного на бетоне. Он посмотрел на Чернягу и кивнул. Всего один раз. В этом кивке была благодарность. И признание.
– Всё, – тихо сказал он. – Дело закрыто.
– Браво, старлей. Просто браво, – голос Черняги был сладок, как яд. – Настоящее театральное действие. Я чуть не прослезился. Сначала – трагедия с разбитой рукой, потом – кровавый фарс на полу, и на десерт… финальный монолог с моральным выбором. Шекспир бы позавидовал.
Он сделал неглубокую затяжку, выпустил дым колечком.
– Самый дорогой психотерапевт, на Большой Земле не смог бы придумать лучшей разрядки, для твоих комплексов. Ты не просто убил его, Зорький. Ты его превзошёл. Ты доказал, что твой армейский нож и твоя искалеченная честь – сильнее, его грязного тесака и бандитской «правоты». – Черняги покачал головой с притворным восхищением. – Какая глубина! Какая символичность!
Он подошёл ближе, его глаза, холодные и насмешливые, скользнули по неподвижному телу Черного, потом по дрожащим рукам Зорького.
– И знаешь, что в этом всём самое прекрасное? – Черняги наклонился, его шёпот был словно лезвие бритвы. – Что это – настоящая, стопроцентная победа. Не по уставу. Не по приказу Калаша. По неписаным законам, «Босяцкого пера» этой помойки. Ты вышел один на один с тем, кто тебя сломал, и ты его добил. Своим ножом. На своих условиях. Пусть и с моей… незначительной помощи.
Он выпрямился, и на его лице на мгновение исчезла всякая насмешка, осталась лишь голая, безжалостная констатация факта.
– Так что прими мои поздравления. Ты сегодня не просто солдат, выполнивший задание. Ты – победитель. Правда, пахнет эта победа не лавровым венком, а кровью и блевотиной. И стоит… – примерно столько же, сколько и все остальные здешние «триумфы». Зато она – твоя. Полностью.
Черняги развернулся и пошёл прочь, бросив на прощание через плечо:
– Наслаждайся этим чувством, пока не остыл труп. Завтра оно уже никому, включая тебя, не будет нужно. В Зоне, как и на войне, победы быстро протухают.
Зорький усмехнулся и подошел к стене, прислонившись к ней, закрыл глаза, впервые за долгое время дыша спокойно.

Глава 3.

После того, как тело Черного обыскали и вынесли, в бункере воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием проводки и отдаленными командами бойцов, зачищавших периметр. Воздух был густым, от запаха пороха, крови и пыли.
– Что ж, старлей, – Черняга с отвращением стряхнул с берца темное пятно сажи, – приступим к нашей с тобой архивной работе. Надеюсь, ты не ожидал инвентарных описей в трёх экземплярах.
Он подошел к массивному стальному столу, заваленному оружием, пустыми банками и деньгами, и смахнул всё это на пол одним движением руки. Деньги разлетелись веером, патроны зазвенели, покатившись по бетону.
– Элегантно, – сухо заметил Зорький, начиная методично ощупывать стены в поисках тайников.
– Быстро, – поправил он, запуская руки за ящики стола, проверяя его на предмет ложного дна. – В Зоне, если медлить, кто-нибудь обязательно придет и начнет стрелять.
Их методы были противоположны. Зорький вел поиск по системе: сектор за сектором, проверяя каждую трещину, каждую неровность. Черняга действовал, как воронка смерча – хаотично, разрушительно, но с пугающей эффективностью. Он не искал тайник – он уничтожал всё, что могло его скрывать. Его нож-стропорез вскрыл обшивку стула, из которой посыпался желтый поролон. Он перевернул матрас на раскладушке Черного и разрезал его вдоль и поперек.
– Ничего, – проворчал он. – Ни флешек, ни блокнотов. Чисто.
– Не может быть, – Зорький стоял перед картой Зоны, висевшей на стене. Она была испещрена пометками, но ничего явного. – Такой человек не доверял бы память. Должен быть ключ.
Черняги, тем временем, заинтересовался небольшой, кованой железной печкой-буржуйкой, стоявшей в углу. Она была холодной.
– Любопытно, – протянул он. – Топишь дровами, а вокруг – горы легковоспламеняющегося хлама. Не по-хозяйски.
Он ударил по ней рукоятью ножа. Раздался глухой, дребезжащий звук. – Не по-хозяйски, – повторил он уже с уверенностью.
Сильным движением он опрокинул буржуйку на бок. Из-под нее посыпалась сажа и пепел и не только. Черняги запустил руку в зольник и с торжествующим видом вытащил герметичный металлический тубус, обожженный с одного конца.
– Вот и ваши архивы, Зорький. Прятал, как старуха под матрасом. Только матрас у него чугунный.
Он вскрыл тубус. Внутри лежала пачка документов: несколько флешек, потрепанный блокнот и сложенная в несколько раз схема, какого-то объекта.
Зорький взял блокнот. На первой же странице, был нарисован схематичный план восточной части Припяти, с крестом у гостиницы «Полесье» и та самая пометка: «Под знаком памятника».
– Есть, – коротко сказал он.
– Рад был помочь, – Черняга снова курил, наблюдая, как Зорький изучает добычу. – Надеюсь, там было что-то ценнее, чем рецепты тушенки из крысы. Надеюсь не зря я свою маникюр испортил.
При выходе из кабинета Черного, Черняга показал на угол.
Они почти пропустили его. В углу, за грудой пустых ящиков, из-под патронов, стоял неприметный сейф старого образца, вросший в ржавый пол. Дверца была приоткрыта. Внутри – ничего, кроме слоя пыли.
– Ноль, – брезгливо хмыкнул Черняга, уже разворачиваясь к выходу. – Пустая заначка, для отвода глаз.
Что-то заставило Зорького задержаться. Слишком уж неестественно чисто было внутри, как будто его специально вычистили и слишком крепко он был вмурован в бетон, для пустышки. Он присел на корточки, освещая фонариком внутренности.
– Не торопись, – сказал он. – Слишком чисто.
– Чисто – значит, обобрали до нас, – Черняга нетерпеливо переминался с ноги на ногу. – Или Черный был педантом. Не вижу смысла копаться в хламе.
Зорький провел рукой по верхней полке. Ничего. По нижней. Тут его палец наткнулся, на едва заметную щель в задней стенке. Не царапину, а идеально прямой зазор.
– Ложное дно, – констатировал он.
– О, великий сыщик, – язвительно протянул Черняга. – Поздравляю. Нашел потайное отделение в потайном сейфе. Может, там лежит инструкция, как найти следующий потайной сейф? Я пойду, пока ты тут в прятки играешь.
– Стой, – Зорький остановил его. – Он не просто спрятал. Он защитил.
Он аккуратно просунул лезвие ножа в щель. Задняя стенка была не приварена, а посажена на защелку. Легкий щелчок, и она отошла, открыв полость. Там, на бархатной подложке, лежала толстая папка и от нее к механизму замка сейфа шли два тонких, почти невидимых провода.
– Вот черт, – тихо выдохнул он.
– Сюрприз, – без тени удивления констатировал Черняга, снова подойдя. – Мина-растяжка. Классика. Стоило тебе дернуть эту папку – и нас бы размазало по потолку вместе со всем, что внутри.
– Надо обезвредить, – Зорький уже анализировал конструкцию.
– Надо уйти, – парировал Черняга. – И бросить сюда пару гранат. Надежный способ разминирования. Проверено, или вызвать спецов.
– Вместе с документами? Нет, – ответил Зорький.
– Старлей, там могут быть схемы отстрела голубей в Припяти! Они стоят наших жизней? – его голос стал жестким. – Мы не саперы. Наша работа – находить и убивать. Идиоты – разбираться с игрушками смертников.
– Это приказ, Черняга. Документы – цель, – Зорький не отводил взгляда от проводов. – Иди, если хочешь. Я справлюсь один.
Он издал звук, средний между смехом и ругательством. – Прекрасно. Просто великолепно. Герой-смертник и его бумажки. Ладно. Смотри в оба, Афганец. Видишь эти два провода? Обычно один – на замыкание, второй – на размыкание. Но тут… – он прищурился. – Черный был парнем с фантазией. Дернул бы папку – цепь бы и так порвалась, сработав на обрыв. Думаю, тут натяжной предохранитель. Папка – груз. Ты ее снимаешь – контакт размыкается. Бум...

Продолжение следует...

Его совет был циничным, но точным. Это меняло всё.
– Значит, нужно не снимать груз, а зафиксировать его, – пробормотал Зорький.
– Бинго! – Черняга отошел на почтительное расстояние, к дверному проему. – Найдите палку, герой, а я пока посмотрю, как ты будешь это делать одной рукой.
Правая рука Зорького все еще болела. Левая дрожала от напряжения. Он огляделся. В углу валялся обломок арматуры, примерно нужной длины. Он поднял его. Принцип был прост: нужно было аккуратно вставить арматуру в полость, создав упор, который не даст механизму сработать при извлечении папки. Делать это приходилось левой рукой, под углом.
– Держи фонарь, – бросил он Черняге.
– О, теперь я и осветитель, – проворчал тот, но направил луч точно в полость сейфа.
Зорький действовал медленно, по миллиметру вводя холодный кусок металла внутрь. Пальцы задевали за провода, и каждый раз сердце замирало. Наконец, арматура уперлась в противоположную стенку, надежно зафиксировав механизм.
– Готово, – он выдохнул.
Теперь можно было извлекать папку. Он взял ее за уголок и не дергая, медленно потянул на себя. Провода провисли, но арматура держала. Еще сантиметр. Еще. Наконец, папка была у него в руках. Тишина. Взрыва не последовало.
Он отступил от сейфа, чувствуя, как пот стекает по спине.
Черняги молча наблюдал. Потом кивнул, и в его кивке было нечто, отдаленно напоминающее уважение.
– Не зря, выходит, Калаш тебя бережет. Пригодился талант, к ненужному героизму. Теперь идем, пока твое везение не кончилось. И не неси эту папку близко к себе. Мало ли, что у Черного там за «сюрпризы» второго действия.
Тишина, опустившаяся на Свалку, была оглушительной. После какофонии боя она давила на уши, словно вакум. Воздух, густой от дыма и пыли, медленно оседал, открывая взору картину полного разгрома.
Ангар и прилегающие постройки были зачищены. Бойцы «Бурана», двигаясь с выверенной методичностью, проверяли каждый угол, каждый труп, добивая раненых бандитов без злобы, но и без сомнений. Это была рутина. Наемники Черняги действовали иначе – быстро и прагматично. Они добивали и обыскивали, снимая с тел оружие, боеприпасы, всё, что представляло хоть какую-то ценность. Их интересовали трофеи, а не завершение миссии.
Зорький стоял у входа в логово Черного, опираясь здоровой рукой о косяк. Адреналин отступил, сменившись усталостью. Внутри все было перевернуто с ног на голову. Сержант «Бурана» с двумя бойцами аккуратно упаковывал в прочный пластиковый контейнер папки и блокноты, найденные в сейфе, документы Черного. Прямой приказ был выполнен.
– Все ключевые фигуры опознаны, снимки сделаны г-н старший лейтенант, – сержант подошел к нему, его лицо было черным от копоти. – Черный, Бур, еще трое из его ближайшего окружения. Фотоматериалы готовы.
Зорький кивнул, не в силах разжать челюсти.
– Потери? – спросил он хрипло.
– Четверо раненых, легко. Двое - убиты. У наемников – трое раненых. – Сержант помолчал. – Повезло.
«Повезло». В Зоне это слово имело свой, зловещий смысл.
К ним подошел Черняга. Он вытирал клинок своего ножа, о кусок тряпки. Его взгляд скользнул по контейнеру с документами.
– Ну что, архивный отдел закрыл вопрос? – в его голосе звучала привычная насмешка. – Можно считать миссию выполненной?
– Основную, – ответил Зорький, заставляя себя выпрямиться. – Но не всю. Он смотрел на вертолет и думал. Думал о том , что эиа крылатая машина принесет много шума, для наблюдательных глаз врага...
Достав из нагрудного кармана блокнот, тот самый, что Черняга нашел у Черного. Раскрыл его на странице с картой Припяти.
– Это – следующая точка.
Черняга взглянул и усмехнулся. – Мечтать не вредно, Зорький. Ты в зеркало на себя смотрел? Ты и до вертолета, не дойдешь.
– Мне не нужно, до вертолета, – ответил Зорький. – Мне нужно в Припять и пойду пешим безликим сталкером.
Наступила пауза...
Сержант «Бурана» смотрел на Зорького, пытаясь понять, шутит ли он.
– Старший лейтенант… это самоубийство, – осторожно сказал он. – Одному… в таком состоянии…
– Это приказ, сержант. Вы выполнили свою часть. – Голос Зорького прозвучал резче, чем он хотел. – Ваша задача – доставить трофеи и отчет на базу Калашу. Мое завершение.
Сержант, щелкнув каблуками, ушел отдавать распоряжения. Черняга покачал головой.
– Романтик. Настоящий, черт побери, романтик... Мы – на выход.
Он развернулся и ушел, не прощаясь. Его наемники, нагруженные ящиками, уже двигались к своему вертолету.
Пока бойцы грузили раненых и трофеи в вертолеты «Бурана», Зорький готовился к своему одиночному походу...
Он сбросил разбитый бронежилет, оставив только тактический разгрузочный жилет. Переупаковал аптечку, проверил единственный оставшийся магазин к АШ-12 и пистолет. Взял только самое необходимое: сухпай на пять дней, флягу с водой, детектор «Велес», бинокль, штык-нож «М-9». Все лишнее – долой. Каждый грамм на счету.
Один из бойцов молча протянул ему свой подсумок с четырьмя лишними магазинами. – С собой не понесу, г-н старший лейтенант. Пригодится.
Зорький кивнул в знак благодарности. Слова здесь были лишними.Глядя на свою аммуницию Зорький думал. Нашивки, шевроны, военный покрой комбеза привлечет лишнии взгляды, и пулю. Нужно было другое.
Через полчаса вертолеты с ревом поднялись в воздух, унося на юг запах крови, пороха, победы, документов и часть выполненного задания. Вертолет наемников Черняги ушел еще раньше, не подав сигналов.
Зорький остался один. На пустынной, развороченной Свалке, среди ржавого металла и тишины. Один... Гул моторов сменился давящей, звенящей тишиной. Именно тогда, он развернулся и шагнул обратно в полуразрушенный ангар, в логово Черного.
Ему нужно было сбросить кожу старлея Зорького. Офицер «Бурана» был мертв, ему не было места в том путешествии, что ему предстояло. Он спустился в подземный бункер, где еще пахло дымом, кровью и смертью. В углу, среди прочего хлама, валялся тяжелый пожарный топор.
Взяв его в здоровую руку, он принялся за работу. С треском ломающегося дерева он вскрывал целые, нетронутые ящики, которых в схронах Черного было множество. Это была методичная, почти ритуальная смена кожи. Он отбрасывал стандартное армейское снаряжение — оно было клеймом, мишенью на спине. Ему нужно было стать тенью, безликим сталкером. Отсыревший бронежилет «Бурана» с нашивкой-вихрем упал на ржавый пол заброшенного цеха с глухим стуком. Он стянул с себя пропахший порохом и кровью камуфляж. Армейская идентичность, была теперь смертельным грузом.
Он выбирал самое ценное и неброское. В одном из ящиков лежали сложенные плащи. Он выбрал один и встряхнул его — это был почти новый, отличной выделки бандитский плащ из мягкой, плотной кожи, темно-коричневого, почти бурого цвета. С капюшоном. Он был безупречен — неброский, практичный, отлично скрывающий силуэт и защищающий от ветра, и дождя. Он содрал с него чужую, незнакомую нашивку и накинул на плечи. Тяжелая кожа мягко упала, скрывая очертания тела.
Далее — бронежилет. Вместо его потрепанного армейского он нашел практически новую «Бармицу». Не самая современная, но надежная, с хорошими бронепластинами и удобными разгрузочными ремнями. Он переложил в ее подсумки свои магазины.
Потом — оружие. Стеллаж был забит стволами. Его взгляд упал на штурмовую винтовку «Штурм В3Lk». Длинный ствол сулил точность, а планка Вивера позволяла установить коллиматор, что было спасением, для его больной руки. Он счистил с приклада, какую-то похабную резьбу и отложил ее в сторону.
За пояс он заткнул массивный охотничий нож «Тайга». Не для красоты, а для работы. Его широкий клинок мог рубить, резать и копать.
И последнее — пистолет. Среди грохочущих «Фортов» и «Глоков» он нашел старенький, но ухоженный ТТ. Кто-то из бандитов основательно его доработал под условия Зоны: ствол был удлинен и снабжен резьбой, для глушителя, который лежал рядом, а рукоять переделана под более удобный хват. Надежный, как молоток, и безликий.
Собрав свою новую экипировку, он взглянул на свое отражение в осколке зеркала. Перед ним стоял не старлей Зорький, а запыленный путник в длинном плаще, чье лицо скрывали тень и усталость. Рука инстинктивно легла на рукоять «Тайги» на поясе, привыкая к новому месту. В последний раз оглядев бункер, он больше не был старлеем Зорьким. Он был человеком в кожаном плаще, со «Штурмом» за спиной и «Тайгой» на поясе. Без прошлого, без нашивок. Только цель впереди. Он натянул капюшон на голову и вышел из бункера, чтобы раствориться в серых сумерках, начиная свой долгий путь в Припять.
Спина ныла, рука болела. Он взглянул на север и поправил ремень винтовки, перекинул его через голову, чтобы удобнее было управляться одной рукой.
Сделал первый шаг. Дорога только начиналась...

Глава 4.

Дорога на север была не маршем, а медленным, изматывающим преодолением. Свалка осталась позади, сменившись выжженными пустошами, где ветер гонял по сухой земле клубки колючей проволоки и пластикового мусора.
К концу третьего дня, Зорький нашел укрытие в разбитом БТР, застрявшем посреди поля аномалий «Жарок». Внутри воняло горелой изоляцией и смертью, но это был хоть какой-то кров. Он не разжигал костров, боясь быть замеченным. С трудом, одной левой рукой, он вскрыл аптечку. Обезболивающие таблетки и уколы были на дне. Он заглотил пару, запивая теплой водой из фляги, и вколол обезболивающий инъектор. Осмотр руки немного обрадовал: кожа теряла воспаленность. Пришлось, стиснув зубы, срезать старую повязку ножом и, превозмогая тошноту от боли, обработать рану антисептиком и наложить свежую, тугую повязку. Это было жалкое подобие медицинской помощи, но лучшее, что он мог сделать.
На четвертые сутки, его настиг дождь. Холодный, пронизывающий, он заливал все вокруг, превращая землю в липкую грязь. Зорький спрятался под обломками бетонной трубы. Мысли путались, в голове возникали образы то Калаша, то мертвого Черного, то залитого солнцем Афгана. Он боролся с соблазном просто уснуть и не проснуться.
Именно тогда, выйдя на опушку Рыжего леса, он столкнулся с ними.
Серое, промозглое утро застало Зорького на опушке Рыжего леса. Он пил воду из фляги, пытаясь затолкать внутрь крошащееся печенье из сухпайка, когда из-за покореженного скелета БРДМ появились они.
Трое. Не военные – походка другая, не бандиты – слишком слаженны. Экипировка пестрая, но не аляповатая, собранная с умом. Они заметили его первыми и замерли, оценивая. Их лидер, крупный мужчина с густой ухоженной бородой, медленно поднял открытую ладонь. Жест был правильным, но в его глазах не было ни дружелюбия, ни панибратства. Лишь холодная констатация факта.
– Эй, одинокий волк! – голос его был хриплым, прокуренным. – Не спеши стрелять! Свои.
Зорький не опустил оружие, палец остался на спусковой скобе. –Свои? – переспросил он, и в его голосе прозвучала усталая насмешка. – В Зоне свои только пули и радиация. Остальное – наемники.
– Прагматично, – беззлобно кивнул лидер, делая пару шагов вперед. Его люди остались на месте, руки вблизи оружия. – Мы – «Чайка». Группа независимых. Копаемся в аномалиях, не лезем в чужие разборки. ТЫ , судя по всему, идешь на север. И вид у тебя, друг, как у выжатого лимона. Предлагаю передышку. Лагерь в пяти минутах. Кров, костер, антисептик, для твоей руки.
– Щедро, – процедил Зорький. – А, что взамен? Моя душевная благодарность вас вряд ли согреет.
– Взамен? – Лидер усмехнулся, и его глаза сузились. – Посмотрим. Может, твоя благодарность окажется тяжелее, чем кажется. Я – Костя. Идем? Или будешь тут гнить один, пока «химеры» не учуят твой запах?
-Чайка? – фраза прозвучала, как щелчок взведенного курка. Зорький не двигался, но его поза изменилась, стала собранной, как у зверя перед прыжком. – Шесть лет в Зоне. «Долг», «Свобода», «Наймы», «Бандиты»... А, «Чайку» как-то пропустил. Именами, тут тоже не разбрасываются. Позывной. Кличка. Кликуха. Что скажешь на это, Костя? Или давай без этого продажного диалога – либо расходимся по-хорошему. Пули у меня бронебойные, так что твоя аптечка вряд ли поможет.
Люди Кости замерли. Рука одного из них медленно поползла к кобуре.
Сам «Костя», лишь рассмеялся – коротким, сухим, беззлобным смехом. Он медленно развел руки в стороны, демонстрируя пустые ладони.
– Ого-го! Ну ты и шутишь, дружище! «Чайка»... – Он покачал головой с видом наигранного сожаления. – Признаю, подвело меня косноязычие. Так, сболтнул сгоряча. Бывает, когда видишь человека в столь... плачевном состоянии. Жалко стало. – Его улыбка вдруг исчезла, а голос стал низким и деловым. – Но насчет имен ты прав. Промах. Мое упущение. Здесь я – «Гриф». Запомнил?
-Я знал Грифа, из «Наймов», – голос Зорького стал тише, но в этой тишине зазвенела сталь. – И главу его знал. Ты – не Гриф. Назовись правильно, или уходите, пока целы. С Богом... или без – мне все равно.
Сова медленно опустила руку на свой пистолет. Второй сталкер замер, готовый к рывку.
«Гриф» перестал улыбаться. Все наигранное дружелюбие испарилось, как будто его и не было. Он медленно кивнул, его лицо стало маской холодной оценки.
– Ладно, – выдохнул он, и его голос лишился всяких притворных интонаций. Он стал плоским и безличным. – Проверку прошел. Жаль, конечно. Легенда была удобная.
Он посмотрел прямо на Зорького, его глаза стали внимательными.
– Я, Сокол. Да, я не из «Наймов». Мы – независимая команда. «Вольные охотники», если тебе так привычнее. Имена – лишнее. Тебе достаточно знать, что мы не «Монолит», не «ВС» и не «Бандиты». Наши интересы – информация. И сейчас они ведут в Припять.
Он сделал паузу, давая Зорькому осознать сказанное.
– Ты оказался не тем, кого можно обвести вокруг пальца дешевой ложью. Это... ценно. Теперь слушай. У нас общий путь и, возможно, общие враги. Я предлагаю не дружбу, а временный союз на условиях взаимной выгоды и тотального невмешательства в дела друг друга. Мы – провод, до восточных кварталов. Ты – дополнительные глаза и ствол. Никаких легенд, никаких имен. Только бизнес. Ты идешь своим путем, мы – своим. На этом отрезке наши тропы совпали. Решай. Соглашаешься – пошли к костру, и я расскажу, что нас ждет впереди. Нет – мы уходим, и ты продолжаешь свой путь в одиночку. Как и хотел.
Он скрестил руки на груди, его поза говорила: «Мое предложение на столе. Твой ход». Цинизм был оголен до предела, но в нем была странная честность. Честность хищника, который перестал притворяться овечкой.
-Сам-то обзавешься, или в тайне оставишь. Сокол рассмеялся беззлобно, шагнув навстречу Зорькому.
-Серый... Зорький закинул «Штурм» на плече.
С час ходьбы они пришли в лагерь. Сова быстро разожгла костер и скипятила чайник.
- Ну, что, Серый, – начал он, протягивая кружку. Он взял ее, но не стал пить. – Сова окажет тебе помощь. У нас лекарство проверенное и мощное. Потом отдыхай, да и мы тоже. Потом с утра в путь.
Сова подошла с пеналом и чистой марлей. Сев на пенек рядом,взглянула на него.
-Давай посмотрим твою руку?
Сова была не из тех, кого забывают мужчины. Её лицо, обрамленное прямыми, темно-каштановыми волосами, обычно собранными в тугой практичный пучок, было лишено, какой бы то ни было мягкости. Черты – четкие, почти острые: высокие скулы, прямой нос, тонкие губы, которые редко искривлялись в улыбке. Главным были её глаза.
Глаза цвета агата, слишком большие и пронзительные, для этого иссушенного опасностями лица. Они видели слишком много и давно научились не отражать, а поглощать свет и эмоции. В них была всевидящая, отстраненная ясность хищной птицы, за что, вероятно, она и получила свой позывной. Взгляд её мог быть ледяным, сканирующим, безжалостно фиксирующим каждую деталь, будь то траектория пули, или малейшая дрожь в руке собеседника.
Кожа – бледная, почти фарфоровая, местами тронутая лёгким ветром Зоны. У внешнего уголка левого глаза, затаилась пара едва заметных морщинок – следствие постоянного прищура во время прицеливания. На скуле, чуть ниже линии волос, прятался маленький, аккуратный шрам – старый подарок осколка, или когтя.
Она была невысокого роста, жилистая и поджарая, без грамма лишнего веса. Её движения, даже в состоянии покоя, были экономны и выверены, будто она постоянно подсчитывала затраты энергии. Одевалась она в практичную, поношенную экипировку сталкера, чаще всего тёмных, неярких тонов, чтобы не привлекать лишнего внимания. Её руки, несмотря на хрупкость, были сильными, с длинными пальцами, которые могли с одинаковой нежностью наложить хирургический шов и с убийственной точностью нажать на спусковой крючок. Серый медленно повернул к ней голову. Его взгляд был усталым и отстраненным. Он молча протянул правую руку – ту самую, что еще недавно была искалечена в схватке с Черным. Сова взяла его руку своими тонкими, но удивительно сильными пальцами. Ее прикосновение было прохладным и безличным, как у хирурга. Она внимательно осмотрела старую рану, слегка нажала на суставы, заставив его невольно сжать зубы от резкой, глухой боли.
Быстро вскрыв скальпелем рану, дезъинфицировала, срезав струпья ороговевшей кожи и засыпала слоем желтого порошка. Наложив толстую перевязку, вколола два шприца.
– Воспаления нет, – отчеканила она, – но сухожилия срослись неправильно. Рука будет болеть при любой серьезной нагрузке.
Серый кивнул в ответ.
-Спасибо тебе и взглянув ей в глаза уловил сожаление.
-Ты думаешь я обуза?
-Ты, для меня больной, которого нужно лечить Серый. Действовать начнет через двадцать минут. Боль снимит часов на шесть-восемь. Этого хватит до вечера, а там поставлю еще. –
Она встала, отряхнув травинки с колен.
-Сова, давай пари на приз, с завязанными глазами в подкинутую бутылку, кто попадет? У меня по стрельбе всегда десятка. Не струсишь?
В десятку и без промаха с закрытыми глазами стрелял? – Сова обернулась на пороге, и в уголках ее глаз заплясали едва заметные морщинки – подобие усмешки.
Серый прищурившись кивнул, чувствуя, как анальгетик начинает разливаться по телу теплой волной, притупляя остроту боли.
– Ага. Устроим цирк. Если промахнусь – мой «Штурм» твой.
– Нет, – она покачала головой, и ее голос вновь стал ровным и деловым. – Не приму это пари. Во-первых, твой «Штурм» мне не нужен. Он тяжел, для меня. Я со своей СВД сроднилась. Во-вторых, стрелять с закрытыми глазами – идиотизм, дедов на блокпосту. В Зоне нет мишеней. Есть цели, которые стреляют в ответ. Им плевать на твои цирковые трюки.
Она посмотрела на него с холодным интересом.
– Но раз уж ты такой уверенный... Вот тебе настоящее пари. Дойдем до места – устроим дуэль. Ты со своим «Штурмом», я – со своей «СВД». Один выстрел. Дистанция триста метров. По движущейся цели. Бутылка, которую Сокол кинет. Просто и без фокусов. Ставка – не оружие. Ставка – ответ на один вопрос. Любой. Без вранья. Выиграешь – спросишь, что захочешь. Проиграешь – ответишь честно ты.
Она повернулась и направилась к выходу, бросив на прощание: –Думай.
-Принято Сова.-
Улыбнулся Серый.
Сова готовилась к дуэли с холодной методичностью автомата. Она отстегнула чехол со своей СВД и устроилась на колене, разложив на куске брезента инструменты, для чистки. Ее движения были выверены до миллиметра. Она протерла ствол, проверила крепление оптического прицела ПСО-1, щелкнула затвором, прислушиваясь к сухому, отчетливому звуку. Каждый патрон из выбраной обоймы она осмотрела визуально, протерла от пыли и аккуратно уложила в магазин. Ее лицо было сосредоточено. Она не смотрела на Серого, полностью погрузившись в ритуал приведения оружия в идеальное состояние. Для нее это была не дуэль, а техническая задача, требующая безупречного исполнения.
Серый, напротив, почти не готовился. Он сидел на ящике из-под патронов, лениво чистя затвор своего «Штурма» уголком промасленной тряпки. Движения его были экономными, но в них не было ни капли нервозности. Он будто готовился к обычному выходу, а не к пари на честное слово. Когда Сова закончила свой тщательный осмотр, он просто встал, встряхнул винтовку, проверил, свободно ли ходит затвор, и кивнул Соколу: «Готов».
Они заняли позиции на расстоянии трехсот метров друг от друга. Место, для дуэли нашлось на старой, разбитой дороге, уходящей в мертвый лес. Сокол встал посередине, держа в руке пустую стеклянную бутылку из-под самогона.
– По моей команде! – крикнул он. – Цель – бутылка в воздухе! Один выстрел! Приготовились!
Сова легла в устойчивую снайперскую позу, щека плотно прижалась к прикладу. Ее взгляд был прикован к прицелу, мир сузился до перекрестья и руки Сокола.
Серый остался стоять. Он перекинул «Штурм» в левую руку – ту самую, что еще была повреждена. Правой достал из кармана длинный, узкий кусок черной ткани, оставшийся от его старой формы.
– Что ты делаешь? – крикнула Сова, не отрываясь от прицела.
– Условия, – усмехнулся Серый. – Я сказал – с закрытыми глазами.
Он туго завязал себе глаза тряпичной повязкой. Полная темнота. Сокол смотрел на него с немым вопросом. Сова на мгновение оторвалась от прицела, и на ее лице мелькнуло неподдельное изумление, сменившееся яростью. Это было уже не пари, а издевательство.
– Бросай! – скомандовал Серый, поднимая винтовку.
Сокол, пожав плечами, изо всех сил швырнул бутылку высоко в воздух, по дуге, в сторону от обоих стрелков.
Бутылка, вращаясь, взмыла вверх, сверкая на тусклом солнце.
Сова задержала дыхание, ведя цель.
Выстрел Серого прозвучал раньше. Пуля поймала бутылку в самой высокой точке ее траектории.
Стекло с мелодичным хрустом разлетелось на тысячу осколков, сверкнувших стеклянным дождем.
Сова так и не нажала на спуск. Она замерла, все еще глядя в прицел на пустое место, где только что была цель.
Тишина повисла в воздухе, Серый медленно снял повязку. Его лицо было спокойно.
– Слух, второе зрение у снайпера – просто сказал он, опуская винтовку. – И знание, как кидают бутылки солдаты. Дуга всегда одна и та же.
Сова медленно поднялась с земли. Она не смотрела на него. Ее щеки горели румянцем, что на ее всегда бледном лице выглядело неистественно и ярко. Она с силой дослала патрон в патронник, которую так и не выстрелила, и резко, почти бросила винтовку за спину.
– Ты... – ее голос сорвался, она с трудом подбирала слова. – Это был идиотизм. Чистой воды.
– Но сработало, – парировал Серый, и в его глазах плескалось торжество. – Бутылки нет. Значит, я не промахнулся. Значит, выиграл.
Она резко повернулась к нему, и в ее глазах бушевала буря из ярости, унижения и... смутного, не признаваемого ею самой уважения.
– Задавай свой чертов вопрос, – прошипела она, сжимая кулаки. – И чтобы он стоил этого дешевого цирка.
Серый подошел ближе, глядя на нее сверху вниз.
– Вопрос простой, чертовка. Теперь ты веришь, что я стреляю без промаха?
Она застыла, понимая, что ее загнали в угол. Любой ответ делал ее проигравшей. Сжать зубы и солгать? Или признать поражение?
Она выдержала его взгляд, ее грудь тяжело вздымалась.
– Верю, – наконец выдохнула она, и это слово далось ей дороже любого признания. – Но от этого ты не стал менее идиотом.
Она развернулась и пошла прочь, оставив его стоять среди осколков и ее молчаливого, конфуза.
Сокол всё это время стоял неподвижно. Он не вмешивался, не пытался остановить их безумный поединок. Он просто наблюдал, его глаза, острые и внимательные, впитывали каждую деталь.
– Ну что, «Серый»? – его голос был низким и ровным, без одобрения и без порицания. – Доказал? Себе, ей, мне? Удовлетворен?
Серый повернул к нему усталое лицо. – Я доказал, что не стану обузой. Что моя рука – не мешает мне выполнять мою работу.
Он сделал шаг ближе, и его взгляд стал пристальным, оценивающим. – Ты хотел, чтобы мы перестали видеть в тебе калеку? Что ж, поздравляю. Теперь я вижу в тебе сумасшедшего снайпера, который способен на невыполнимые трюки. Но сумасшедшие – ненадежны. Они горят ярко, но сгорают быстро. Мне нужен не факел, «Серый». Мне нужен гвоздь. Крепкий, стальной гвоздь, который можно вбить в самую твердую стену и быть уверенным, что он не сломается.
Какой есть и таким буду. Я не прогибаюсь Сокол. Без меня вы, здоровые сдохните в первом же бою.
– Смотря что ты имеешь в виду, Сокол, – голос Серого прозвучал тихо, но в нём больше не было вызова. Теперь в нём была холодная, взвешенная твердость. – Мне нужен план. А пока – только пустые слова. Пока не узнаю от тебя всё, я не тронусь с места.
Сокол не моргнул. Уголки его губ дрогнули, но не в улыбке. Это было нечто иное – холодное, расчётливое признание силы.
– Признаю, – наконец произнёс он, и в его голосе не было ни злобы, ни унижения. Лишь сухая констатация факта. – Без твоего безумия и твоего «Штурма» наши шансы падают на тридцать процентов. Возможно, больше.
Он медленно подошёл ближе, его глаза сузились.
– Но запомни, Серый. Признание твоей ценности – не капитуляция. Это – расчёт. Ты хочешь план? Хочешь знать всё? – Он кивнул. – Хорошо. Но за информацию такой ценности платят той же монетой. Зачем ты идешь в Припять и что за тайна там у тебя? Кто ты Серый? Или твоё требование откровенности работает только в одну сторону?
– Я иду к своему личному схрону, понял, Сокол? – голос Серого прозвучал без колебаний, в нём не осталось ни вызова, ни скрытых намёков. Лишь простая, оголённая правда. – Я бывший наёмник и бывший долговец. Это мой личный схрон.
Он смотрел на Сокола прямым, открытым взглядом, впервые за всё время сбросив все маски.
– Мне опостылели пустые идеологии, под лживыми масками. Я хочу жить дальше так, как хочу сам и решать сам. А не опекать жирные зады в кабинетах, за гроши.
Признание повисло в воздухе. Сокол слушал, не перебивая, его лицо оставалось непроницаемым, но в глазах пробежала быстрая, как вспышка, переоценка.
– «Долг»... – наконец произнёс он, и в его голосе не было ни осуждения, ни удивления. Лишь лёгкая, циничная усмешка. – Ну, что ж. Это многое объясняет. Твою выучку. Твоё упрямство. И твою ненависть к пустым словам.
Он кивнул, как будто поставил в уме галочку.
– Личный схрон. Интересно. Значит, ты не просто беглый солдат. У тебя есть свой запасной аэродром. И свои причины не возвращаться. – Сокол скрестил руки на груди. – Что ж, Серый. Ты только что стал для меня ценнее в разы. Потому что человек с личными мотивами и своими ресурсами – куда надёжнее, чем солдат, от чужой команды.
Он сделал шаг вперёд, и его предложение прозвучало уже на совсем иных условиях.
– Ладно. Забудем про идеологии. Давай говорить начистоту, как два наёмника. У меня – информация о том, что скрывает «Монолит» в Припяти. И доступ к покупателям, которые заплатят за такие знания вдесятеро больше, чем твои «задницы в кабинетах».
Так, начался их странный союз. На следующее утро они тронулись в путь. Они шли впереди, указывая безопасные тропы между аномалиями, которых не было на его картах. Серый шел сзади, прикрывая тыл, его бдительность и опыт стрелка были той платой, которую он вносил за их помощь. Они молча отбили атаку стаи псевдособак, и после этого между ними возникло нечто, напоминающее доверие.
Дорога все еще была адом, но теперь это был ад, который он проходил не в одиночку. И когда на горизонте, наконец, выросли серые громады города, он понимал, что дошел сюда только благодаря этой вынужденной, шаткой договоренности. Припять ждала. И он был уже не совсем один, чтобы встретить ее вызов.
Сокол развел небольшой костер, почти невидимый снаружи. Дождь стих, сменившись пронизывающим ветром. Его люди дремали, кроме одного, стоявшего на посту у входа. Они сидели друг напротив друга, и между ними лежала не только карта, но и невысказанное напряжение двух сторон, столкнувшихся по воле случая.
– Ладно, Серый, – начал Сокол, не глядя на него, а уставившись в пламя. – Город близко. Пора определяться. Мы тебя довели. Дальше – твои дела. Но, возможно, наши интересы еще могут пересечься.
Он достал из нагрудного кармана потрепанную фотографию, сделанную, судя по всему, с большого расстояния с помощью хорошей оптики. На ней был снимок восточного района Припяти, а именно – старой школы. Вокруг одного из ее окон едва заметно вилось марево, похожее на дрожащий воздух в зной.
– Видишь это? Это не просто аномалия. Это – «Гнездо». Очень редкая и очень нестабильная штука. Выбрасывает артефакты, которые не светятся, а… вибрируют в невидимом спектре. Их нельзя найти обычным детектором. Нужен специальный прибор. «Окунь».
Серый молчал, слушая. Его слова попадали на подготовленную почву – в блокноте Черного были пометки о «вибрационных» артефактах.
– Этот «Окунь» – штука экспериментальная, – продолжал Сокол. – Сделана одним сумасшедшим ученым на «Агропроме». Мы его достали. Ценой жизни двух наших. – Он сделал паузу, давая понять цену вопроса. – Но вот незадача: «Гнездо» находится в зоне, которую последние две недели активно патрулирует «Монолит». Не просто бродит, а ведет себя, как на своей территории. У них там что-то вроде временного опорного пункта.
Он наконец посмотрел на Серого. Его взгляд был жестким и деловым.
– Нас трое. Пройти незаметно – возможно. Но провести там хотя бы час, сканируя местность «Окунем» – нет. Нас вычислят и задавят числом. А вот, если бы с нами был человек, знакомый с тактикой… человек, который может не просто стрелять, а отвлекать, создавать ложные цели, сеять панику и грамотно отступать… – он немного помолчал. – Мы бы смогли работать. Мы получаем артефакты. А ты…
– Я получаю что? – спросил он⁰ тихо. – Помимо удовлетворения, что помог...
– Информацию, – без колебаний ответил Сокол. – Пока мы будем сканировать «Гнездо», «Окунь» будет снимать показания со всей округи. Он фиксирует мощные энергетические выбросы, крупные скопления металла, работу электроники. Если в том районе, в радиусе пятисот метров, есть твой схрон – «Окунь» его найдет. Мы тебе координаты отдадим. Тебе даже в ту школу лезть не придется. Сиди в засаде, прикрывай отход, и все данные твои.
Предложение было дерзким, рискованным и блестящим. Они использовали его, как тактического специалиста и живую ложную цель, а он использовал их уникальную технику, для своих целей.
– Почему просто не продадите мне этот «Окунь»? – задал он очевидный вопрос.
– Потому что он нам дороже денег, – честно ответил Сокол. – И потому что одной техники мало. Нужен план. А с тобой… с тобой появляется шанс, что этот план сработает. Мы не воюем с «Монолитом», Серый. Мы хотим их обойти. А ты, судя по всему, знаешь, как с ними воевать. Это и есть наша сделка. Наши навыки и наш «Окунь» – в обмен на твою голову и твое оружие.
Серый смотрел на его честное, усталое лицо. Он не врал. Он предлагал партнерство на грани самоубийства, но партнерство, где у каждого была своя, четкая цель.
– Если это ловушка, я убью тебя первым, – беззлобно констатировал он.
– Если бы это была ловушка, я бы не стал тратить на тебя антибиотики, – так же спокойно парировал он. – В Зоне нужно иногда доверять, Серый. Иначе сойдешь с ума.
Серый взвесил все. Риск был колоссальным. Но шанс получить точные координаты схрона, не шастая по всему району под носом у «Монолита»… Такого шанса больше не будет.
– Ладно, – выдохнул он. – Веди свой «Окунь» к школе. Я обеспечу вам окно. Но запомните – если что-то пойдет не так, я не буду вас спасать. Моя задача – мой схрон.
Сокол кивнул, и улыбнулся, на этот раз – от предвкушения охоты. – Договорились. Значит, завтра наш маленький спектакль, для фанатиков начинается.

Глава 5.

Рассвет в Припяти был не ярким, а серым и водянистым, словно город просачивался сквозу промокшую насквозь тряпку неба. Они заняли позиции за час, до расчетного времени смены патруля «Монолита». На чердаке пятиэтажки напротив школы, завалив окно разбитой мебелью, устроились Сокол и Сова. Сокол снимал с «Окуня» чехол – прибор напоминал крупный планшет с выдвижной антенной и рядом мигающих лампочек. Сова, его напарница, со снайперской винтовкой СВД легла у другого окна, ее задача – наблюдение и точечное устранение угроз, если все пойдет наперекосяк.
Серый же, как и договаривались, спустился вниз. Его «сцена» была в полуразрушенной квартире на первом этаже соседнего дома, с идеальным видом на перекресток – главную артерию движения фанатиков. Здесь, среди осыпавшейся штукатурки и следов давнего пожара, он подготовил свои «реквизиты». Две дымовые шашки, три шумовые гранаты-хлопушки, с имитированные из патронов и детонаторов, и основное – импровизированную мину-растяжку, собранную из ВОГа и тонкой лески. Ее он натянул в одном из проемов, куда мог бы рвануться патруль на звук выстрела. Убийство не входило в его план – только шок, замешательство и задержка.
Проверив связь по зашумленному каналу, он получил от Сокола короткое: «В позиции. Ждем сигнала».
Первый патруль «Монолита» – три фигуры в комбезах хаки – прошел в метре от его укрытия. Серый затаил дыхание, вжимаясь в стену. Они прошли, их монотонное бормотание постепенно затихло. Еще пять минут томительного ожидания.
– Запускаю сканирование, – донесся в наушник сдавленный голос Сокола. – Первый цикл, пятнадцать минут. Твой выход, Серый.
Серый выбрался из квартиры и, пригнувшись, перебежал в подъезд напротив. Отсюда был хороший обзор на запад. Достал пращу, зарядил дымовую шашку.
Расчет был простым. Выстрел, или взрыв привлекли бы мгновенное внимание. А вот тихий, ползущий дым, появившийся словно из ниоткуда – это загадка. Загадка, которую обязательно захотят разгадать.
Он запустил шашку. Она, описав дугу, упала за углом здания в двухстах метрах от школы. Через несколько секунд оттуда потянулся густой, белый дым.
– Дым поставил, западный сектор, – доложил он.
– Визуально вижу, – отозвался Сокол. – Патруль реагирует. Двое отделяются, идут на проверку.
План работал. Два монолитовца ушли, нарушив свой маршрут. У школы оставалась лишь одна группа. «Окунь» работал.
Через десять минут дым рассеялся, и патруль вернулся, ничего не обнаружив. Но напряжение уже висело в воздухе. Они шли теперь не расслабленно, а с оглядкой, стволы автоматов поводили из стороны в сторону.
– Второй цикл сканирования. Усложняй задачу, – передал Сокол.
Пришло время, для большего шума. Серый переместился дальше по улице, заняв позицию в разрушенном магазине. Достал одну из хлопушек. Его цель была не в них, а позади них. Он метнул гранату так, чтобы она с грохотом сработала в глубине двора, куда только что вошел патруль.
Оглушительный хлопок эхом отозвался в каменных сводах. Эффект превзошел ожидания. Послышались крики, затрещала рация. В школу, где, видимо, был их временный пост, побежало подкрепление. Именно то, что было нужно – больше движения, больше меток для «Окуня».
Он стал призраком. Выстрел из-за угла – не в людей, а в стену над их головами, осыпав их кирпичной крошкой. Затем мгновенный отход через пролом в стене. Они открывали бешеный огонь по пустому месту. Пока они строчили по призраку, он был уже в трех домах от них, устанавливая следующую хлопушку на другом фланге.
– Они вызывают все группы с восточного сектора! – с волнением в голосе передала Сова. – У них паника, думают, что это диверсионная группа «Долга».
– Идеально, – пробормотал Серый, перезаряжая магазин. – Держите их в этом убеждении.
К сороковой минуте операции нервы у монолитовцев сдали. Они перестали бегать на каждый шум и начали действовать организованно, пытаясь взять район в клещи. Один из патрулей почти накрыл его, ворвавшись в подъезд, где он только что был. Сработала его растяжка. Оглушительный взрыв ВОГа, не причинивший, как он надеялся, смертельных ранений, но однозначно выведший их из строя и добавивший хаоса.
В этот момент голос Сокола в наушнике прозвучал, как бальзам: – Все! Данные собраны! Отходим! Сигнал через две минуты!
Его задача была теперь самой опасной – отвлечь их на себя, пока группа эвакуируется. Он выбрал самую безнадежную тактику – открытую провокацию. Выйдя на открытое пространство, он дал длинную очередь в сторону сгруппировавшихся фанатиков и бросился бежать не в сторону от школы, а вдоль нее, намеренно показывая себя.