Бар Реактор готов принять новых постояльцев!
Место общения для гостей сайта

И хотя человечество
стало счастливым и чистым, факт оставался фактом - оно вымирало.

***  

Я на свете один такой.
Породнился с немой тоской.
Обвенчался с пустой сумой.
И женился на тьме ночной.

Нет нигде такого, как я.
Между жизнью и смертью ничья.
А у правды всё больше вранья.
И теперь это мне - семья.



***  
Я порезал бумагой палец.
Кровь по ладони стекает.
Капля сорвется с грязной руки…
Ну и ладно, пускай полетает.



***  
Я краткая, я кроткая,
Обтянута колготками,
Обмазана помадою –
Всё глубже в бездну падаю.

Я шалая, я вялая,
Изгоем вечным стала я,
Насильем окруженная,
Сто раз дотла сожженная.

Я медная, я бледная,
Чужим – старуха вредная,
Своим – святой рожденная,
Мечом освобожденная.

Я тайная, заветная,
Любви юдоль запретная,
Предательством контужена,
Наветами загружена.

Не помнюсь я, не вверюсь я,
Аршином не измерюсь я.
Что предсказала – сбудется,
Кто верит, тот пробудится.

«Нечистая, немытая»,
Помоями облитая,
Я – муза, я – мессия,
Смотрите, я – Россия!



***  
Там, где прошел обвал –
Пожар, завал, бурелом.
Давая дорогу глупой мечте,
Весь мир полетит кувырком. 

Там, где прошла гроза –
Пахнет озоном лоза.
Из души выжигая страх и печаль,
Вечность туманит глаза. 

Там, где прошел огонь –
Выжженная земля.
Там вырастает новая поросль:
Деревья, цветы и трава. 

Там, где прошла вода –
Хлам, обломки и грязь.
Будет на месте беды буйный лес,
Ручей, в нем игривый карась. 

Там, где погиб один –
Будет убит другой.
Построят город красивый, большой
Здесь те, кто остался живой. 

Столетья сменяют века.
Вечная мудрая пыль
Дарует единственный верный шанс,
Сон превращая в быль. 

Смерть – это та же жизнь,
Жизнь – это та же смерть.
Сроднится навеки тот с тишиной,
Кто возжелает петь.



***  
Я бегу по снежной тропке,
В легких - огненный мороз.
Вдалеке маячат сопки,
Впереди крутой откос. 

Санки падают с пристуком,
Ветром выбита слеза.
С веселящим душу звуком
Я несусь, раскрыв глаза. 

Небеса плюют снежинки,
Сыпля горы для потех.
В рот влетают мне смешинки,
Вылетает звонкий смех. 

Я ребёнок, я свободен,
Снежный мир открыл мне дверь.
Мир так сладко превосходен,
Мир без злобы, без потерь.



***  
Месяц смотрит светлым оком
Мне в окошко спаленки.
Душа катится потоком
В снежные проталинки. 

Нетерпеньем дребезжит
Жажда дней лучистых.
Чуть дохнешь, и побежит
Время мыслей чистых. 

Не томись, расправь рукой
Облака курчавые.
Пробегись средь мягких хвой,
Сбрось обиды ржавые. 

Наклонись, омой лицо
Ручейком студёным.
И запрыгни на крыльцо
Заново рожденным.



***  
Я был повесой средних лет,
Глумился над отцовским правом.
И множество ненужных бед
Накликал я спесивым нравом. 

Кутил, злословил, шельмовал,
За каждой юбкою таскался,
В безделье много прозябал
И часто с картами якшался. 

Я ел и пил, забыв про дом,
На тройке в полночь мчался.
Пришла пора, и грянул гром, 
И я один остался. 

Отец ушел, сгорев свечой –
Усталый, одинокий.
Я стал ненужным сиротой.
Вокруг лишь мир жестокий. 

Я лишь тогда стал понимать
Отцовские заветы,
Когда пришлось мне зимовать
В канаве, ждать рассветы. 

Я плакал, ныл, себя жалел,
У церкви побирался.
Усох, согнулся, побелел,
С иллюзией расстался. 

Я выжил, сильно поумнел,
Нашел свою дорогу.
Отца я слушать не хотел,
Но понял понемногу. 

Что жизнь у нас всего одна,
Что мать, отец и дети –
Семья, сильней всего нужна,
Важней всего на свете.



***  
Меня ждет лохматый друг,
Сидя у порога.
Скоро брошу все дела:
- Подожди немного. 

Другу я приглажу хвост,
Почешу за ушком.
Он ко мне прижмется мягко
Своим теплым брюшком. 

Помурлыкает чуть-чуть
Он в мою ладошку,
Выгнет спинку крендельком
И пойдет к окошку. 

Милый, верный, тихий зверь –
Славный хулиганчик.
Ободрал когтями дверь,
Расколол стаканчик, 

Напрудонил у стола,
Влез по занавеске.
Резвый, быстрый, как стрела
И немного дерзкий. 

Я котяру своего
В шкуре цвета меди
Ни продам, ни поменяю
Ни за что на свете.



Страстная дева… 

Страстная дева с рыжей косой охоча до тепленьких тел.
Не может её никто наказать. Ей нет дела до наших дел.
Приходит она к нам всегда не спросясь, когда пожелает сама.
Сквозь двери, сквозь стены и сквозь потолки она входит в наши дома. 

Манит она тебя тёплой улыбкой, мне грубо в лицо плюёт.
Все люди считают её ошибкой, но любой ей себя отдаёт.
Дева всегда идет не спеша, но сбежать от неё нельзя.
Она с одинаковой страстью берёт и коня, и ладью, и ферзя. 

Кто-то лобзает, а  кто-то боится её роковую красу.
Кто-то даже мечтает жениться, ухватить её за косу.
Но, она поиметь хочет всех, ей виднее, с другой стороны,
Любишь – не любишь, но с ней ты уйдёшь: перед смертью все мы равны. 

Припев:
Страстная дева страстью пылает
И раздвигает мира границы.
Души находит, в сон их уводит,
А там где проходит – гробницы.

Супер-баба 

Руки в боки, кто смеётся, наступив на материк?
Кто башкою с бигудями  к Богу в облака проник?
Кто упёртей носорога?  Взглядом в пыль раздавит краба?
Знают взрослые и дети –  это злая супер-баба! 

Ненавидит всех мальчишек, лупит скалкой мужиков.
Кроме матных междометий  в её речи нету слов.
Одним махом выпьет море «половая культтуристка».
Необузданное чудо –  карьеристка-феминистка! 

Все боятся супер-бабу. На коленочках, дрожа,
Тянут к ней в мольбе ручонки и святоша и ханжа:
- «Не гневись, остынь «Фемида», не злословь за веком век.
Ты же злая супер-баба, ты вообще не человек»! 

- «Посмотрите! Что такое»? Там, со скалкою в руке,
Появилась супер-баба , на другом материке.
Не успели оглянуться, а они стоят стеной –
Чудо-юдо супер-бабы, а нормальной ни одной!



***   
Однажды, мудрый армянин,
Привыкший к укоризне,
Сказал мне: «Брат, ты не один,
Кто ищет смыслы в жизни! 

Не мни себя крутым творцом,
Тем, кто познал все души!
Открой глаза! Не будь глупцом!
Прочисть глаголом уши! 

Чтобы кромсать другим сердца,
Своим рискни мотором!
Познай героя, подлеца,
Девицу с томным взором! 

Расплавь себя и выкуй вновь,
Расплющь кувалдой слова»!
Я в удивленье поднял бровь –
Ох, как проста основа! 

Мысль поселилась в голове:
«Прими преображенье!
Весь мир всегда в самом тебе –
Вовне лишь выраженье»!

Кстати, читая книги, часто вижу писатели отрываются от основного сюжета и переходят на лирику, ФАНТАЗИЮ ИЛИ ЛИШНЕЕ ОПИСАНИЕ (Например: какая погода, природа и тут же детально всё расписывают) пока дочитаешь их фантазию, то забываешь о чем же был основной сюжет.

Пора? 

- Смерть? 
- Агасики. 
- Ты за мной? 
- Да вроде, здесь и нет никого больше. 
- Что ж… ты должна была прийти рано или поздно. 
- Должна, должна… Никому я ничего не должна! Вставай давай, пора нам. 
Мужчина с трудом поднялся, оглянулся по сторонам на больничную палату, койку, свое измученное тело. Вздохнул и подошел к высокой фигуре в длинном черном балахоне. Смерть, опираясь на косу, пристально смотрела на него, сверкая огненными глазами с белого голого черепа. 
- Вот всегда хотел тебе вопрос задать? Ты косу эту с собой просто как символ носишь? Или голову мне ею будешь… того… сносить? – мужчина провел ребром ладони по шее. 
Смерть удивленно подняла надбровные дуги – ее мимика была удивительно живой для мертвого черепа. 
- Нет, для красоты! Ты что, пословицу не слышал – «Коса – девичья краса!» 
У мужчины расширились глаза. 
- Ну… не хотелось бы, конечно, тебя разочаровывать. Но… 
- Что «но»? 
- Как бы, не о том пословица. Не о той косе… 
- Да? Уверен? 
Он кивнул. 
- Вот, блин! – Смерть досадливо стукнула длинной рукоятью об пол. - А я старалась, точила. Еще и отсрочку два года дала тому кузнецу, который мне эту косу впарил. «Возьми, - мол, - красавица, не пожалеешь». 
Помолчали. 
- Я тебя, уже два года жду, - сказал мужчина. 
- Что, правда? 
- Да, мне врач тогда сказал, что я больше месяца не протяну, а я живу все, живу… И тебя все нет, и нет. 
- Ну задержалась немножко. А что? Девушка должна сломя голову в домашних тапочках на встречу бежать? Мне как с тобой свидание назначили, так я сразу решила себя в порядок привести. Душ принять, зубы почистить, череп наполировать. Мантию вот, все выбрать не могла. Одна была, черненькая такая, парчовая, так она меня полнит. 
Мужчина недоверчиво покосился на скрытый балахоном скелет собеседницы. 
- А другая – тоже черненькая, полиэстер сто процентов. Ну куда такое надевать? А если вспотею? 
Взгляд мужчины стал еще более недоверчивым и озадаченным. 
- Шелковая хороша, но недостаточно черненькая. Хлопок – без капюшона. На свою любимую (в прошлом веке на распродаже отхватила) пятно посадила. Забирала как-то одного художника, а он пьяный был и краской белой мне на мантию – ляп! Вот эту надела. Как тебе? 
- Хо…рошо, - тихо и неуверенно вымолвил мужчина, не переставая удивляться. 
- Атлас. Красивая, мягонькая. Не полнит же? Нет? 
- Не…нет… 
- Ну вот. Потом маникюр, педикюр… 
Он тщетно попытался рассмотреть на костяшках ее рук и ног ногти. 
- Потом аксессуары. 
- Коса? 
- Пояс! – Смерть продемонстрировала грубую веревку, свободно висевшую в петлях в районе талии. – Эксклюзив – с висельника одного. Собиралась, и время как-то незаметно пролетело. Да, не обижайся ты. Подумаешь, всего-то на два года опоздала. 
- Я и не обижаюсь… Ты что, для меня старалась? 
- Нет, конечно. Для себя. Я же сама себя уважать перестану, если начну к вам, смертным, как попало являться. 
- И за два года у тебя разве других… эмм… клиентов не было? 
- Почему, были. Полно. Мрете вы, как мухи. 
«Логика. Где?» - думал он, все больше и больше запутываясь. 
- Так к ним ты в чем попало приходила? В тапочках? Или тоже опаздывала? 
- Тебе лишь бы ворчать! Они срочные были. Там хочешь не хочешь, косу в руки – и бегом забирать. Иначе влетит от начальства по черепушке. 
- А я не срочный? – мужчина разволновался. 
- А ты в руках Болезни. Как она с тобой закончит, так и мне можно приходить. А твоя Болезнь – та еще стерва. Крутит, вертит, то зажмет, то отпустит. Не люблю таких. 
Смерть огляделась. 
- Кстати, а где эта холера? 
Мужчина сам принялся с интересом осматриваться. 
- Так не холера же, - возразил он. 
- Не важно, язва бородавчатая. 
- Да нет!.. 
- Не суть! Обзываю, как хочу! 
Сквозь стену в палату вынырнула бледная тощая девица с впалыми чахоточными щеками в истрепанном платье, глаза были жуткими, с огромными черными кругами вокруг, а наведенные губы выделялись болезненно-красным пятном. 
- Забирааааешь? – зашипела она. Ее длинные седые волосы развивалась, словно под водой. 
- Ну, а что? – ответила Смерть. - Сколько можно. Ты его и так два года уже изводишь, курва сифилисная. 
- На себя посссмотриии, безнооосссая. Я еще не все сдееелалааа, - противно шипела девица, протягивая к мужчине костлявые руки с длинными ногтями. 
Мужчина поморщился и отступил от нее, ближе к Смерти – та казалась ему более симпатичной. 
- Сделала, не сделала. Мне то что? Мое дело маленькое. 
- Разззве у тебя уже получееено разрешееениеее? 
- А когда я без разрешения приходила? – хмыкнула Смерть и со строгой серьезностью бросила мужчине: - Идем! 
Они шагнули прямо в окно, и тут же окно и палата исчезли, а вместо этого открылся длинный темный туннель с округлыми мягкими стенами, словно сшитыми из плотного черного бархата. 
- Постоооой! – послышалось у него за спиной. – Подождииии! Ты ещееее недостааааточно страдаааал! Моооой! 
Синюшная рука вынырнула из темноты и схватила его за запястье. Мужчина испуганно дернулся – болезнь изводила его уже два года невыносимыми болями, тошнотой, слабостью, головокружением… Не жил, а мучился. Смерть резко обернулась, отточенным движением взмахнула косой, отсекая конечность навязчивой Болезни. 
- Не для красоты, значит… - уважительно сказал он, потирая запястье и глядя на сверкающий серп косы. 
- Нет, - ответила Смерть. – Шутила я. 
- И про долгие сборы шутила? 
- Естественно. Да, троллила я тебя. 
Он ухмыльнулся и вздохнул. 
- Так значит… пора? 
В ответ Смерть тихо хихикнула, с ловкостью джедая крутанув косу, сделала в ткани туннеля надрез, сквозь который засочился слабый свет. 
Она обернулась к мужчине. 
- Ты как очнешься, не делай резких движений. Там Михалыч дежурит, хоть и алкаш последний, а забирать еще рано. Смотри, чтобы сердце не схватило. 
- Где? Кто?.. О чем ты вообще? – опешил он. 
- В морге. 
- Так… я же в палате… - смерть ведь с больничной койки его забрала всего пару минут назад. 
- Нет. Умер ты, - пояснила она. Озорная улыбка смотрелась на голом черепе достаточно зловеще. – И в морг тебя отправили. Так что поспеши, пока не закопали. 
- Но… минута всего… 
- Тут время по-другому течет. 
- Так… Ты меня отпускаешь, получается?.. 
- Получается. Не настало еще твое время. Живи пока. 
- А Болезнь? 
- Отцепится. Ты ведь умер. 
- Но почему тогда? 
- Уж больно Болезнь эту твою терпеть не могу. Ей лишь бы живого помучить. Злобная тварь. А ты иди-иди. Живи, радуйся. 
Мужчина оторопело полез в разрез. Он видел лежащие на столах тела, и хотя все они были прикрыты простынями, а надписей на бирках отсюда не разглядеть, свое узнал сразу. Уже ступив в помещение морга, он обернулся. 
- Не думал, что ты… такая… 
- Какая такая? 
- Ну… человечная, что ли… 
- Иди уже! И смотри мне Михалыча раньше времени не пришли. А то окочурится еще, а я не накрашенная!..

За окном огромными серыми хлопьями падает пепел. Он сыплет с неба, засыпая последние следы уходящего в никуда мира. Последний день цивилизации людей, ими же уничтоженной. Я тихо сижу у окна своей маленькой уютной квартирки и смотрю на мир, которого уже нет. Наверное, это очень страшно, кошмарно, жутко. Где-то пылают города, рушатся здания, кричат в истерике люди, испуганные животные носятся в паническом стремлении спасти свою жизнь. Те, кто побогаче и пошустрее, лезут в бункеры и готовятся к долгой осаде, те, что посильнее, пытаются занять самые «теплые» и безопасные места, которых, конечно же, просто не существует. Кто-то в отчаяние громит всё, что попадется под руку, кто-то, в надежде на спасение, неистово молится на сотнях языках сотням разных богов, кто-то, дабы урвать напоследок мгновение мнимого счастья, занимается бешеным сексом везде и со всеми, а я – просто смотрю в окно.
    Пепел ложится на землю, пряча подсобой следы истории. Пройдет совсем немного времени, и он погребет всё, что когда-то кричало о величии человеческой расы. Не останется ни городов, ни дорог, ни памятников. Всё уйдет в небытие.
    Я смотрю, как, падая, кружится внебе пепел, а почему-то вспоминаю зиму. Ни какую-то конкретную, а просто безымянную зиму, каких множество на памяти любого человека.
    Я вспоминаю, как много лет назад,еще совсем юным мальчишкой, я несся на санках с крутой горки, визжа от восторга и страха. Я помню, как, учась в средней школе, мы с друзьями убегали с уроков на брошенную стройку и, смастерив из ящиков, корыт и гнутой арматуры снежный болид, носились паровозиком с огромных строительных куч. Я помню царя горы – веселую, дерзкую и достаточно жестокую игру, в которой любой, считающий себя настоящим пацаном, был обязан принять участие. На вершине снежной горы располагались самые старшие и сильные ребята, а малышня должна была доказать, что тоже имеет право там находится. Мы лезли всей толпой на гору, толкаясь и мешая друг другу, спотыкались, скользили, падали, летели кувырком, набивая полные валенки и шивороты снега, а, свалившись к самому основанию горы, снова вскакивали и неслись вперед. Множество шишек и разбитых носов мы уносили с собой домой, но гордость и юношеский азарт приносили нам радость и неистребимое чувство жизни. Никто не умеет так радоваться, как дети – искренне, от всей души, враз забыв обо всех невзгодах и синяках. Я вспоминаю, как уже подросшими юношами, почти уже выпускниками, мы хватали лыжи и бежали в ближайший лесопарк, где в глубоком овраге накатывали слаломные трассы с трамплинами, препятствиями, крутыми и неимоверными зигзагами, чтобы потом, вечером, пролететь по ним перед глазами восторженных нашей смелостью и ловкостью девчонок. Сколько изломанных лыж и лыжных палок осталось в том незабвенном овраге. Родители горько вздыхали и покупали нам очередные пары деревянных страстей. Я помню свою первую любовь. Как часами мы могли бродить с ней по заснеженным улицам, держась за руки, просто ходить и молчать, кидая, изредка, друг на друга игривые заинтересованные взгляды. А в конце пути, когда уже пора расставаться, в подъезде, на площадке чуть ниже её квартиры, одуревшими от страсти, целовались до онемения в губах, и не могли разжать руки, и отпустить друг друга, как будто это был последний миг нашей жизни. А следующим вечером всё повторялось сызнова.
    Я помню и другие зимы – унылые,слякотные, размокающие от тоски и скуки. Зима после развода – самая грязная и нелепая зима, когда я думал, что все закончено и ничего в будущей жизни уже не ждет. Зима после смерти мамы – страшная, серая и тягуче-нескончаемая, когда хочется биться головой о стену в припадке безвыходной горечи и сердечной боли. Когда весь мир опостылевшей занозой зудит под сердцем и давит, давит, давит, кромсая мозг и разрывая на части душу тупая безысходность. Зима, когда ушел в просторы забвения последний близкий мне человек – лучший друг, фактически брат, отец, сын. Ушел быстро и безвозвратно, улыбнувшись мне на прощание своей очаровательно печальной улыбкой. А я несколько долгих часов сидел и держал его руку в своей ладони, понимая, что его уже нет в этом мире. Зима за окном, зима на сердце, зима в душе. Всё это было.
    Теперь я снова смотрю на зиму.Эту зиму мне не пережить. Эту зиму не пережить никому. Это последняя зима этого мира. Я смотрю в окно, а за ним сплошной стеной струится, течет, парит, льнет к стеклу серый пепел. Пепел сгоревших страстей, пепел надежд, пепел радости, пепел горести, пепел всей прожитой жизни. Мой пепел – мой последний день.