12 апреля 2006 год. 4-ый энергоблок ЧАЭС. Чернобыль. Зона отчуждения, 13: 52. Он медленно шел вдоль разрушенного пандуса 4-го энергоблока. Тучи на небе неслись в неизвестность, то совсем закрывая солнце, то распахивая небесную синь и озаряя всё вокруг ярким светом. Под ногами хлюпала грязная вода. Весенний ветерок шевелил ёжик абсолютно белых волос. Невидимая радиация проникала в него всё глубже, разрушая и мутя разум. Усталое, измученное тело перестало что-либо ощущать. Глаза слезились, спину сводило судорогой, в ушах стоял постоянный оглушительный звон. Он шёл медленно, с трудом переставляя ноги. Старые, изношенные до неприличия ботинки, громко шаркали по растрескивавшемуся асфальту. Опущенные вдоль тела руки нервно подрагивали, пальцы то и дело сжимались в кулак, а потом безвольно разжимались обратно. Низко наклоненная вперед голова болталась из стороны в сторону при каждом шаге. Не человек – тень. Тень, но внутри этой тени прожигающим пламенем яростно полыхала всёпоглощающая ненависть. Он ненавидел этот равнодушный мир, эту проклятую небом территорию, эту желтую, высохшую траву, эти серые грязные стены. Он ненавидел, и эта ненависть давала ему силы двигаться. Он пришел сюда в последний раз, он пришел сюда умирать. Потому что жить уже было невыносимо, невозможно, нереально. Двадцать лет борьбы, двадцать лет непрекращающегося ада, привели его сегодня суда. В место, в котором все началось, в место, которое виновато во всех его бедах.
Тогда, в далёком 86-ом, грянула здесь беда. Ядерное чудовище, разрушив бетонные стены своей темницы, вырвалось на свободу. Вырвалось, что бы убивать, разрушать, уничтожать всё, что было ему дорого. Первым ушел старший брат Матвей, служившим пожарником. Огромный кусок бетона, оторвавшийся с верхнего яруса здания, расплющил его в кашу. Нечего было хоронить, нечего было даже собрать в урну. На кладбище закапали пустой гроб. Пустые слова произносились в пустое пространство пустых душ. Горе было везде. Сотни погибших людей, сотни сломанных судеб, сотни вдов, сотни сирот, сотни одиноких неприкаянных сердец. Но некогда было оплакивать погибших. Только мать стала седой и молчаливой, а по ночам были слышны её рыдания и тихий голос отца, пытавшегося её успокоить. Она закрылась в комнате и девять дней не выходила оттуда. Жена брата с дочкой ухала в Одессу к своей матери и больше не вернулась. Вторым ушел отец. Инженер отдела коммуникаций при ЧАЭС. Он был везде нужен, его звали, просили, ему приказывали. Он боролся с монстром ядерного распада жестоко и непреклонно. Он собирал команды добровольцев, следил за материальным обеспечением дружин ликвидаторов последствий аварии, составлял графики дежурств, выбивал в администрациях необходимую технику и материалы. Лично присутствовал на всех операциях по спасению людей и гашению очагов радиации. Он пытался по-своему пережить смерть сына, все силы, отдавая борьбе. Два года титанического труда, а потом… Радиация сожрала его всего с потрохами. Умирал отец долго. Ужасная смерть. Тело, гниющее и распадающееся прямо на глазах, огромные язвы, белые, словно сваренные в кипятке глаза, кожа слезающая пластами, постоянно текущая из всех отверстий кровь. Похоронили его рядом с сыном. Мать вся высохла и пожелтела. Она уже не плакала. Почти перестала разговаривать. Часами сидела у могил и мочала. Только в пронзительных серых глазах плескалась невыносимая боль. Она пережила мужа всего на четыре месяца. Сердце не вынесло, не смогло смириться, не захотело жить дальше с такой ношей. Его с женой и годовалым сыном эвакуировали в Кировоград. Дали новую работу и маленькую, но уютную квартирку, новую жизнь. Жена Аннушка вздохнула с облегчением и принялась хлопотать по хозяйству. Обживались, радовались солнышку и ветерку. Неспешно прохаживались с семьёй по улице Гоголя, ходили в Покровскую церковь и ставили свечки за упокой отца, матери и брата. По вечерам, после работы, бродили по парку Пушкина или ехали смотреть крепость Святой Елизаветы. А когда, в 1993 родилась дочка, жена плакала от счастья. Не сговариваясь, решили назвать малютку Надеждой. И счастье было так возможно. На следующий год он узнал, что болен сын – лейкоз, последствия мощного излучения при аварии в Чернобыле. И опять начался ад. Три года они с женой боролись за сына всеми возможными средствами. Больницы, палаты, банковские кредиты, закрытые перед носом двери и полное равнодушие людей от власти. Всё как всегда. Все знали, что борьба бесполезна, что война с лейкозом проиграна заранее и безвозвратно. Сын угасал быстро, без плача и стонов. Стойко переносил все процедуры и больничные изоляторы. Только иногда по вечерам обнимал отца за шею слабыми ручонками и тихо шептал в ухо: «Прости меня папа, я не хотел». А он держал сына за худые плечи и плакал беззвучными слезами от собственного бессилия. В феврале 1997 сын умер. Похоронили его на местном кладбище под завывание холодного ветра и стоны истерзанной страданиями жены. После этого в ней что-то сломалось. Аннущка начала сильно пить. За неполный год, из красивой, цветущей, доброй и ласковой девушки, она превратилась в отвратительную скандальную вечно пьяную, опустившуюся до свинского состояния, бабу. Даже маленькая дочка не смогла повлиять на поведение матери. Ссоры и скандалы стали постоянными в их семье. Полученную квартиру пришлось отдать банкам за долги. В связи с кризисом в стране, с работой стало плохо, и денег всегда не хватало. Он выбивался из сил, хватался за любую, даже самую грязную, работу, что бы прокормить пьющую жену и свою последнюю кровинку-дочку. На годовщину смерти сына, в феврале 1988, придя домой поздно ночью, после работы, он обнаружил в ванне труп жены со вскрытыми венами. Еще один крест вырос на кладбище, ещё на одного человека стало меньше в его семье. Пятилетняя Наденька ещё долго спрашивала папу, куда делась её мама, почему она ушла и оставила их одних. Что он мог ей сказать!? Что бы забыть все, он продал остатки своих пожитков, собрал дочку и уехал в Донецк к старому товарищу отца. Тот устроил его работать на шахту, и время неспешно продолжило свой ход. Несмотря на все перипетии жизни, следующие друг за другом экономические кризисы, политические волнения и сложности нового мира, это время стало для него самым счастливым. Дочка росла ладной и доброй, не погодам серьезной и смышленой. Он не чаял в ней души. Каждую свободную минуту он посвящал ей, и она отвечала ему взаимной любовью. Мужики на шахте хлопали его по плечу и показывали большой палец, мол, молодец мужик, так держать. Соседи по дому, встречая, улыбались и желали всего хорошего. А когда по выходным он с дочкой выходил прогуляться, мир пел ему радостную песню блаженства. Так пролетело семь лет. Мир рухнул в одно мгновенье. 21 декабря 2005 года в 16-30 ему позвонили из больницы и сообщили, что его дочь – Шепелева Надежда Тарасовна умерла в больнице от сердечного приступа, вызванного врожденным пороком сердца. Опять Чернобыль напомнил ему о себе, опять поразил в самое больное место. Исчезли звуки и краски, черно-белый мир застыл кляксой на школьной тетрадке его дочери. Последняя ниточка жизни лопнула с грохотом вселенского взрыва. Когда в морге он смотрел на мертвое личико свой дочери, что-то тихо, но твердо толкнуло его в затылок. Он не рыдал, не рвал на себе волосы, не ломал в бешенстве руки, не пил горкой огненной воды, что бы забыться. Он просто стоял и смотрел, как её закапывают. Вместе с ней закопали и его душу, а сердце запылало пламенем ненависти. На следующий день он просто ушел из дома, в чем был. Ушел в свой последний путь.
12 апреля 2006 год. 4-ый энергоблок ЧАЭС. Чернобыль. Зона отчуждения, 14:32. Он стоял внутри огромного, радиоактивного купала, и смотрел на серую бетонную плиту, лежащую посредине небольшого чистого пространства. С трех сторон его окружали черные, потрескавшиеся от жара стены, а слева, насколько хватал взгляд, тянулись руины, завалы и мусорные кучи. Шаг, ещё шаг. Ноги подогнулись, и он упал грудью на плиту. Тяжелое дыхание вырвалось из плотно сжатых губ. - Нет. Руки уперлись в неровную серую, изрытую ямками поверхность, ноги оттолкнулись, подбрасывая тело вверх. Он с трудом встал и выпрямился. Бледное, исцарапанное лицо обратилось к небу, искусанные губы раскрылись и зашептали: - Сука! Ты отняла у меня всё! Ты убила всех, кого я любил. Так будь же ты проклята во веки веков! Я проклинаю тебя, слышишь, проклинаю!!! И пусть не будет тебе покоя, покуда существует вселенная! Где-то в недрах земли загудело и заухало, всколыхнулось, пыхнуло жаром. Мелко задрожал фундамент под его ногами. Острый ржавый уголок сорвался из-под крыши и, нырнув дельфином, пронзил его грудь, пройдя насквозь. Потоком хлынула кровь. Там, где она касалась плиты, прорастали иссиня-черные нити, они тянулись вверх, обвивали безвольное тело, свивались в спирали и кольца. Нити росли всё выше и выше, ещё мгновение и человек исчез в их переплетении. Ещё мгновение и засиял режущим синим светом мрачный величественный кристалл. Он в последний раз закрыл глаза, губы прошептали в последний раз: «Не прощу!», сердце стукнуло в последний раз, и… грянул выброс!
